Но те, кто лип к ней, были плоскими и бесперспективными, а тот, кого она выбрала, отдалялся, отдалялся, и она чувствовала, что малейшее усилие удержать только отталкивает его еще дальше… иногда в сознании возникал муж, но уже как мелкое обстоятельство жизни. Не жалко даже, казалось, вложенных в его восхождение усилий… ей было мало — остановился он, охладела она… Разлука, распаляющая истинную страсть, настоящее чувство, спокойно размежевала их… она только сожалела, что потратила зря столько времени…"А может, я правда, "сука в ботах"? Ей даже уже и больно не было от этих слов Пал Силича…

Она набрала номер Автора и попала прямо на него. "Может, начинается удачная полоса… — Мелькнуло у нее до того, как прозвучали первые слова. Ей пришлось долго уговаривать его, и когда надежда совсем заплутала в дебрях "мы можем еще сделать много хорошего", "вашему таланту нужна поддержка", "я не собираюсь нарушать Ваши творческие планы", он вдруг неожиданно согласился встретиться…

Однако, и разговор с ним не принес ее душе облегчения. В тайне, не формулируя вслух, она надеялась затеять снова какую-то совместную работу Автора и уехавшего Павла Васильевича, и, таким образом, опять часто общаться с ним… восстановить то, что казалось потерянным навсегда… но ничего не получалось. Они в разговоре произносили какие-то слова, но думали каждый о своем, совершенно неизвестном и неинтересном другому.

Автор о последнем разговоре с Таней: "от блядей я тебя отмою… от этой суки будешь без меня сам отмываться… Ему казалось, что она несправедлива к Надежде Петровне, хотя в глубине души точил червячок…"очень похоже на то, что Таня права… а эта смазливая лиса… так люди и попадаются… Куда? Зачем? — И вопросы не формулировались, и ответы плыли, как щепки по реке мысли…

Надежда Петровна говорила и вспоминала, где она видела объявление о туристической путевке в Европу… что надо прервать эту полосу жизни резким поворотом… она всегда так делала, когда заходила в тупик, меняла ритм жизни, чтобы оглядеться и принять решение…

Оформление и сборы заняли не много времени… номенклатура… тем более, что путевки распределяла Маша из их же ведомства… они отправились в аэропорт вместе на такси с легкими новенькими чемоданчиками (с колесиками и вытягивающейся ручкой), купленными по такому случаю…

В зале было немного людей. Табло уверенно подмигивало любопытствующим и ловко перебрасывало строчки с названием приземлившихся рейсов и рядом рейсов отправления… они уселись на пластиковые кресла напротив и смотрели на эту фантастическую игру перемещения судеб… здесь будто чувствовалось дыхание времени, в этом веере названий городов, авиакомпаний и цифр… сама по себе легкость передвижения, уверенность, что через три часа окажешься на другом конце Европы, а через семнадцать в Мельбурне, создавали необыкновенное настроение…

"Как хорошо, что я это придумала!" — Размышляла Наденька… она сама "выезжала" заграницу впервые. Маша сидела рядом, прикрыв глаза, ее одолевали другие мысли — она вспоминала, все ли внесла в список необходимых покупок для мужа, детей, родственников, знакомых и сувениров для "нужных людей"… нелегкое дело… Она уже не первый раз совершала такие туры, одевала двух дочерей… всю семью… получалось очень выгодно… лучше, чем доставать те же вещи у перекупщиков здесь…

Вдруг, что-то неуловимое послышалось в зале ожидания… шорох… гул голосов… движение воздуха… обе женщины повернули головы. Из одного конца зала в другой медленно и как-то обреченно двигалась темная масса: тележки так нагружены чемоданами, что не видно было идущих за ними людей… они, как самоходные груды скарба, шурша колесиками, плыли побуждаемые чьей-то волей. Выливаясь из-за поворота, эта темная лава надвигалась на свободное пространство, вытесняя из него, казалось, свет и воздух. Какая-то стена напряжения и тревоги двигалась перед ними и охватывала всех ожидающих… вот эта лавина стала распадаться на отдельные глыбы, состоящие из темно одетых людей с напряженными лицами, детей, крепко прихваченных родительскими руками, шаркающих стариков, некоторых везли на инвалидных креслах. Все шли молча, сосредоточенно, тихо преговариваясь, сгибаясь под тяжестью сумок…"как на картине "Владимирский тракт, " — вспомнила Наденька свои уроки в Третьяковке…

Она пристально всматривалась в длинную черную реку людей. Неуправляемая тревога охватила ее, какое-то смутное воспоминание…

— Что это? — недоуменно прошептала она — А…эти! — Оторвалась от своих мыслей Маша, — Это ПМЖ…— легко обронила она — Что? — Надежда Петровна повернулась к ней — ПМЖ, ПМЖ…— и видя недоуменный взгляд приятельницы, разъяснила: На постоянное место жительства уезжают… эммигранты… бегут… сволочь всякая… евреи в основном…— Маша смотрела на них, и ее смутное воспоминание обретало свой адрес и форму… это была война… и они пытались попасть на уходивший эшелон, потому что сзади уже слышался грохот кононады… и она совсем маленькая девчонка… может быть, это даже не воспоминание, а позднее наслоение на рассказы матери всего виденного в кино и прочитанного в книгах, но это точно, точно оттуда… потный запах от напяленных на себя вещей, выпирающие от напряжения скулы, глаза, переставшие смотреть по сторонам и уставившиеся в одну точку, и еле сдерживаемая нервная лихорадка, сосущий червь под ложечкой и какие-то дурацкие слова "только бы пронесло, только бы пронесло"…— память, память — верная клюка времени… Надежда Петровна напряглась и даже приподнялась на своем кресле, — это была река страшного бегства… она никогда больше не видела такого со времен войны… но они бежали от фашистов, от врага… а эти? Куда и от кого они удирают… с точно такой же тревогой и с молитвой на лицах? — И вдруг страшная мысль оглушила ее: "От нас! От нас ото всех… евреи? Неужели столько евреев? Ну да, все время же твердили: евреи захватили все вокруг, еврейский плен, еврейская мафия… они убегают с Родины, от Родины — на такое может толкнуть только страх и отчаяние… почему? В голове ее стали мелькать эпизоды, слова, собственные воспоминания и ощущения… муж, которого надо было устраивать на работу, выправляя анкету, жалобы, разговоры, инструктаж без свидетелей и бумаги, дотошные кадровики, суды над "тунеядцами", дворники-профессора, самиздат, циркулярные письма с "рекомендациями", и спектакль, их спектакль, построенный на страшных стихах человека, которого так и не смогли обнаружить, который боялся открыть свое имя!

— Она села и закрыла глаза. — Боже мой! Это они бегут от нас! От меня!.. — Маша трясла ее за плечо:

— Что с тобой, Надежда? Пошли! Наш рейс объявили…— Надежда Петровна встала и смотрела вслед последним уходящим за своими телегами беглецам… казалось огромная воронка утягивает их в свою бездонную неизвестность… пошли, пошли… да Надежда, что с тобой — посмотри на часы! Время! Время!

— Да, — повторила Надежда Петровна, — Время! Она вдруг представила себя на месте этих людей, несчастных… Несчастных??? — Она вздрогнула. — А если счастливых? Если они счастливы именно сейчас, в эти минуты, и лица их потому так напряжены, что они боятся в последний миг лишиться этого счастья, упустить его?! От счастья обретения свободы, а не тоски расставания с Родиной?!!! Что тогда? Как тогда жить, если они счастливы, можно ли нам тут оставаться счастливыми? В наше время!" Время, время, время… — стучало у нее в висках…

И она не нашла ответа…

Ильинка — Москва — Нью Джерси — Сент Луис суббота, 16 Июня 2001 г.

Когда рвалось и грохотало, Мы знали, где передний край, Из тех ребят осталось мало, Ты их спроси и тоже знай.

Чтобы не спутать ненароком И боль стыдом не растравить, А память ни огнем, ни сроком Никто не в силах истребить.