На всех флотах мира царила тогда жестокая дисциплина. Взыскания, которым мог подвергнуться матрос даже в мирное время, были очень суровы. При этом забота о быте, питании и режиме матросов почти отсутствовала. На русском флоте это положение усугублялось крепостническими замашками многих офицеров. В ряду других морских начальников той эпохи Макаров представлял собой в этом смысле редкое исключение. Не следует, конечно, изображать его этаким толстовцем. Известны случаи, когда сам он применял суровые положения тогдашнего дисциплинарного устава (стояние "под ружьем" с полной выкладкой, многократный подъем на мачты - все это были весьма суровые "упражнения"!).

Макаров оставался человеком своего времени, и не надо закрывать на это глаза. Однако здесь следует настоятельно подчеркнуть, что он относился резко враждебно к офицерам-крепостникам, которые почитали корабль своим имением, а матросов - дворовыми людьми, которые унижали человеческое достоинство "низших чинов", занимались рукоприкладством.

Сын матроса, уроженец города-кораблестроителя, он всегда оставался неотделимой частицей своего народа и сам это глубоко чувствовал. А когда чувства органичны и естественны, то ни к чему показная "народность", которая у лиц, облеченных ответственностью, порой выражается в панибратстве, то есть, по сути, в том же братстве, только еще более лицемерном и поэтому вдвойне оскорбительном.

Макаров высоко ценил великолепные качества русского матроса и солдата, национальные традиции русского воинства. Он призывал беречь собственные национальные традиции и не перенимать бездумно чужих правил и представлений.

В западноевропейских флотах и армиях издавно практиковались (практикуются, кстати, и теперь) вознаграждение матроса и солдата деньгами за успехи в боевых действиях. Вопрос о введении такого рода вознаграждений в русском флоте однажды был поднят Морским министерством. Макарову было предложено высказаться по этому поводу. Он резко возразил против чуждых новшеств и написал прекрасные слова в честь рядового солдата своей родины: "Русский воин идет на службу не из-за денег, он смотрит на войну, как на исполнение своего священного долга, к которому он призван судьбой, и не ждет денежных наград за свою службу. Отучать его от этих правил - значит подкапывать тот принцип, на котором зиждется вся доблесть русского солдата". Нынче эти слова звучат вполне современно...

Не случайно за всю историю России наемные войска никогда не имели у нас хоть сколько-нибудь существенного значения. И напротив - в Западной Европе и Америке (раньше, как и теперь) наемничество всегда играло значительную, а порой и основную роль в армиях. Напротив, бескорыстие в выполнении своего долга характерно и для передовых офицеров, генералов и адмиралов наших вооруженных сил.

Книга Макарова имела широкий и шумный успех. Автором восхищались - у него появились новые почитатели, автору предъявляли претензии (нередко справедливые) и спорили с ним, автора бранили - бранили зло и раздраженно. Последнее принесло Макарову немало огорчений, ибо здесь проявились личные пристрастия и сведения счетов. Его прозорливую критику Мэхэна, Коломба и некоторых иных современных ему западных военно-морских теоретиков толковали так, будто он вообще пренебрегает иностранным опытом. Особенно досталось Макарову за пристрастие к крейсерам и минным атакам.

– Морское казачество, видите ли, русская лихость!
– ехидничали просвещенные оппоненты, понимающе переглядывались: знаем, мол, куда ты метишь, выскочка...

Книга Макарова имела успех не потому, что вызвала шум, - она стала делом. Да, делом, ибо на много лет осталась предметом насущной идейной жизни русских моряков. Кстати говоря, не только русских. Книгу Макарова неплохо знали и на иностранных флотах.

...Летом 1902 года в Кронштадт пришел военный корабль из Аргентины. Командир явился с представлением к Макарову. Разговор шел по-английски, разговор чинный, официальный. И вдруг аргентинец с аффектацией произнес:

– Позвольте поблагодарить вас за прекрасную книгу о морской тактике, мы все ее хорошо знаем.

Макаров вежливо поблагодарил, но в душе подумал: врет небось темпераментный южанин, откуда ему знать о "Тактике"... Аргентинец, видимо, почувствовал сомнения хозяина. Резко повернувшись, он бросил приказание одному из своей свиты. И вот Макаров листает книгу на испанском языке. Свою книгу. А на титуле обозначено место издания - Буэнос-Айрес. Макаров слегка взволнован, но, листая страницы, он внимательно слушает, что говорит аргентинский моряк:

– Хотя наш флот совсем еще молодой, но странно было бы, если бы мы не знали книги, достоинства которой оценены во всех государствах Европы и Америки.

Да, лестно, ничего не скажешь. "Во всех государствах Европы и Америки..." Экзотический город с другого конца земли на титуле собственной книги... Подумать только - Буэнос-Айрес! И тут Макаров сразу мрачнеет: в Петербурге его книга до сих пор не вышла отдельным изданием. Она напечатана была только в журналах.

Одиннадцатого февраля 1904 года, когда началась русско-японская война, его назначили на должность командующего Тихоокеанским флотом, он вновь обратился с просьбой напечатать 500 экземпляров "Тактики" и выслать их в Порт-Артур: Макаров справедливо полагал, что подчиненные должны быть знакомы со взглядами своего адмирала. Однако на этом документе имеется лаконичная резолюция: "Не признано возможным". Макаров узнал об отказе уже в Порт-Артуре. Только он ультимативно потребовал немедленно напечатать книгу или в противном случае заменить его "другим адмиралом".

"Рассуждения о морской тактике" были наконец напечатаны. Но к этому времени Макаров погиб, а Порт-Артур был осажден с моря и с суши.

Шесть раз выходила в России эта книга. Ее шестое издание пришлось на 1943 год. Шла война, далек еще был путь до Берлина. Страна берегла каждую копейку. Многие журналы не издавались, уменьшился формат газет. Все - для фронта... Мало выходило книг, и только самые необходимые. Все - для победы... И в это время вновь появляется макаровская "Тактика". Она была нужна Родине как оружие победы.