Семушкин Тихон Захарович
Шрифт:
– Э, Анна Ивановна, выкиньте вы эти "права" из головы. Это может только мешать вашей работе. Больше уверенности в себе!
– потрясая в воздухе рукой, сказал Лось.
– Вы думаете, у меня есть какие-то "права", в вашем понимании слова, скажем, по советизации этого края? Да нет же! У меня тоже не было ни опыта, ни знания местного быта, когда я ехал сюда. Каждый день сам придумывал себе методику. Так вот и иду нутром, сердцем. Важно, чтобы дело двигалось вперед. Конечно, лучше, когда "права" эти есть, но ничего, поработаем и без них. Некогда нам эти "права" получать. Но теперь я достаточно разобрался во всем. И вы, Анна Ивановна, будете отличной учительницей. Важно, чтобы человек искренне желал этого.
Вернулся Русаков, и следом за ним вошел высокий, крепкий одноглазый старик Лёк. На нем была хорошо и удобно подогнанная меховая кухлянка из тонкого пыжика, и весь он казался подобранным и опрятным. Умный глаз его остановился на Лосе, скрывая чуть пробивавшуюся насмешливую улыбку.
Лось, протягивая руку ему, просто, как старому знакомому, сказал:
– Здравствуй, Лёк!
Едва заметная усмешка опять пробежала по лицу старика.
– Садись к столу. Хочешь со мной чай пить?
– От чая ушел. Но могу выпить и твоего, - сказал Лёк, присаживаясь на стул.
Лось взял оба чайника и, наливая, спросил:
– Крепкий любишь?
– Покрепче, - моргнув единственным глазом, сказал старик.
Лось сел напротив и, попивая чай, начал разговор:
– Приехал вот к вам посмотреть, как вы тут живете.
– Как жили, так и живем. В прошлую зиму ты же видел, - неторопливо сказал Лёк.
– В прошлом году - одно, а в этом, может, перемена какая есть?
– Нет, перемены нет. И птицы летают, и песцы бегают, и моржи плавают - все так же, как в прошлом году. И пурга вон дует так же.
– Значит, нет перемены? Ну, так вот, с тобой поговорить приехал.
Старик отставил кружку и, глядя в упор на Лося, сказал:
– Все равно не пойду в артель.
– Я знаю, что ты не пойдешь. А перемена, оказывается, все-таки есть. В прошлом году по эту сторону оврага не было артели, а теперь есть. Весной, как только откроется вода, пришлю им вельбот с мотором.
– Приплывут моржи, я и без мотора набью их.
– Правильно. Но с мотором побыстрей. Мотор, Лёк, жизнь помогает улучшить, переделать ее.
– Ты хочешь жизнь переделать?
– Да, - твердо ответил Лось.
– А как же ты ее переделаешь? Вы, русские, спички не научились делать.
Старик полез за пазуху и вытащил коробку "Тракода". Он молча чиркнул спичкой, она не зажигалась, и старик подал коробок Лосю.
– Да, спички дрянь, - с досадой подтвердил Лось.
– А ты хочешь жизнь переделать, - с укоризной произнес Лёк.
– Вот американские спички на ветру не гаснут.
– Что ты, Лёк, заладил: все спички и спички - как будто все и дело в спичках! Ты вот скажи мне: какой табак ты куришь?
Старик молча уставился своим глазом на Лося.
– Вынь, вынь кисет, покажи!
Старик неохотно полез за пазуху. Лось увидел, что в кисете у него "папуша", и, выкладывая на стол плитку американского табака, спросил:
– Почему ты этот не куришь?
– "Папуша" покрепче, - ответил старик и, помолчав, сказал: - Без табака трудно человеку, без огня - нельзя. А в артель я не пойду. Пусть люди живут, как сами хотят. Заовражцы в артель захотели. Пусть. Я ничего не говорю.
– А я разве заставляю тебя идти в артель?
– Ты не заставляешь, а хочешь, чтобы я туда пошел.
– Хочу, Лёк, и думаю, что ты еще будешь проситься в артель. И тогда люди подумают: принять тебя или нет.
– Они не станут думать, а сразу примут, если я захочу.
– Чаю хочешь еще?
– Налей.
И, разливая чай, Лось сказал:
– Ладно, Лёк, оставим пока этот разговор. Весна придет - посмотришь дело.
– Я знаю, что будет весной. Больше всего моржей будет у меня.
– Посмотрим, дело покажет.
Старик поднялся и проговорил:
– Я пошел домой. Мне надо байдару делать.
– Ну, до свиданья, Лёк. Приезжай в гости ко мне.
– К тебе? Можно приехать, - сказал он.
После его ухода Хохлов проговорил:
– Вот это штучка! Но сдается мне, что будет артель и в заовражной стороне.
– Обязательно будет, - подтвердил Лось.
– Вечерком я еще зайду к нему в ярангу.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
За последнее время в стойбище Лорен произошли большие изменения. Здесь уже не было ни хижины Чарльза Томсона, ни склада из гофрированного железа.