На них не было ни студенческих тужурок, ни фуражек, только белые рубахи, у одного забранная в брюки, у другого подпоясанная витым пояском с кистями, но и этого он не хотел изменять. На картине было лето, а летом многие из молодежи ходили без фуражек, тем более на юге.

Он замечал, что и братья Нади в свою очередь смотрят на него впитывающими глазами, как умеет смотреть только юность на знаменитость. Но это не смутило его. Он вынул из кармана небольшой альбом, похожий на записную книжку, и сказал отчасти шутливым, отчасти деловым тоном:

– Грешен, очень большой зуд у меня в руках, когда вижу я новых для себя людей... Повернитесь, сделайте милость, так, - обратился он к Гене, - и смотрите, пожалуйста, вот в эту точку, - показал он, поднявшись, несколько выше этажерки с посудой.

– Ну вот... Что же во мне примечательного?
– сказал было Геня, повернувшись, однако, именно так, как просил Сыромолотов.

– У меня это быстро, вам недолго придется... Да ведь и рисуночек-то маленький, - отвечал ему Алексей Фомич, не теряя при этом ни секунды.

Он действительно очень быстро набросал голову Гени и торс - больше не могло быть видно в толпе на картине - и тут же сказал: "Готово!" - и, поклонившись, перешел к Саше.

– А мне куда смотреть?
– спросил Саша, вытягиваясь во весь рост.

– Ого!.. Да-с!.. Куда вам смотреть - это задача... Однако смотрите, прошу вас, в ту же самую точку.

Так как Саша, благодаря росту, должен был выделяться из толпы, то Алексей Фомич зарисовал его по пояс и отдал ему времени минуты на три дольше, чем Гене.

Однако щедрое послеобеденное солнце, пробивавшееся сквозь льняные, слегка синие занавески на веранду, так озарило вдруг Дарью Семеновну, что она тоже запросилась на картину.

– "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" - продекламировал Сыромолотов, обратясь к ней, подняв карандаш.

– Ну, уж меня-то, старуху, зачем же, - застыдилась Дарья Семеновна и хотела уйти.

– Одну минутку, только одну минутку!
– убедительнейшим тоном подействовал все-таки на нее Алексей Фомич и занес ее фигуру в свой альбомчик.

Очень странно вышло для него в этом доме: как будто невидимо рядом с ним здесь была Надя, так быстро освоился он со всеми и так непринужденно чувствовал себя, что хотел уж было поговорить о неизвестной ему Ксении, оставшейся где-то за границей, но его предупредила Дарья Семеновна.

Кивнув на сыновей, она сказала:

– Вот только эти двое пока остались: студентов не берут ведь... А трех старших взяли.

– В армию?

– Ну да, в армию... Один, самый старший, инженером был, теперь офицером стал, прапорщиком; другой тоже институт путей сообщения окончил, в инженерный корпус попал, а третий - он же ведь земским врачом был, - думали мы, что не должны были взять, - нет, тоже в полк попал... Спасибо хоть дочка старшая нашлась, за границей была, наконец-то удалось ей, бедной, до Петербурга доехать.

– А-а, удалось все-таки!
– так обрадованно отозвался на это Алексей Фомич, что даже Геня счел нужным вставить:

– Нынче утром письмо получили.

А Саша добавил:

– Письмо интересное - прямо хоть в газете печатай... Дедушка даже плакал, когда читал.

У Дарьи Семеновны нашлись улежавшиеся уже, раньше снятые груши, и несколько штук их на тарелке поставила она на стол перед гостем, а после того, переглянувшись с Сашей, принесла из комнаты письмо в разорванном конверте и подала Саше. Сыромолотов заметил, что письмо было объемистое.

– Сколько лет вашему дедушке?
– спросил он Сашу.

– Восемьдесят шестой год... Хотя иногда он говорит, что ему все девяносто.

– Старики любят иногда прибавлять себе года, чтобы им не было страшно, - улыбаясь сказал Алексей Фомич и добавил: - Если можно письмо это печатать в газете, то, может быть, можно и мне его послушать?

– Я уж его сегодня два раза читал - про себя и вслух; могу и в третий.

Голос младшего из двух братьев - Гени - напоминал Сыромолотову голос Нади, так же как и весь его внешний облик, поэтому с первого же взгляда к Гене он почувствовал большое расположение. Голос Саши был грубее, гуще, и в лице его, не только фигуре, было гораздо больше мужского, и кисти рук его были пошире, чем у Гени.

– Начать надо с того, что наша Ксения уехала за границу с экскурсией учителей в начале каникул...

– Да, это я слышал от Нади, - перебил его Алексей Фомич.

Ему почему-то не хотелось теперь ничего говорить о письме к нему Нади, в котором тоже упоминалась Ксения, но он добавил:

– Кстати, фотографической карточки Ксении... простите, не знаю, как по отчеству... у вас нет?

– Ксения Васильевна... Есть, как же не быть; мы вам потом покажем... пока - письмо. Начну с того, что имеет общий, так сказать, интерес.