– Что вы хотите сказать еще?

– Может быть, ваше высочество, добавить всего только три слова: "Исполнить по возможности"?
– вопросом на вопрос ответил Янушкевич.

– Нет, этого нельзя!
– решительно сказал великий князь и подписал приказ.

– Оттяжка могла бы занять всего только пять-шесть дней, - упавшим уже голосом заметил Янушкевич, не прикасаясь к приказу, хотя он был и подписан.

– Фронт не готов к выступлению?
– вдруг выкрикнул великий князь. Разве это ново? Когда же и где это было, чтобы фронт был вполне готов? Никогда и нигде не бывало, а воевать тем не менее всегда начинали!

– За пять-шесть дней могли бы подтянуться резервы, ваше высочество... стараясь быть убедительным, начал было излагать свои доводы Янушкевич, но главковерх перебил его коротким и начальственным:

– Успеют и во время военных действий!
– и поднялся из-за стола.

Янушкевич был выше среднего роста, но главковерх - на целую голову выше его, и выражение лица его сделалось каменно-жестким. Начальнику штаба ничего не оставалось больше, как взять приказ, чтобы передать его по прямому проводу генералу Жилинскому.

В тот же день, то есть 2 августа, приказ великого князя породил директиву № 1, вышедшую уже из штаба фронта:

"Главнокомандующий приказал:

1. 1-й армии перейти границу 4 сего августа и с линии Владиславов Сувалки наступать на фронт Инстербург - Ангербург, в обход линии Мазурских озер, с севера.

2. 2-й армии перейти границу с линии Августов, Граево, Мышинец, Хоржеле, наступать на фронт Летцен, Руджаны, Ортельсбург и далее к северу.

3. Задача 1-й армии - возможно глубже охватить левый фланг неприятеля на реке Ангерапп, где предполагаются его главные силы, имея целью отрезать неприятеля от Кенигсберга.

4. Задача 2-й армии - свои главные силы направить на фронт Руджаны Ортельсбург во фланг и тыл Мазурских озер".

В директиве № 1 было и еще несколько пунктов, но эти - основные и главнейшие. Разумеется, кавалерийские части должны были выступить на день раньше, чтобы не только оттеснить передовые отряды противника, но и осветить впереди лежащую местность для пехоты.

Для ставки главковерха все пункты этого приказа были предельно ясны и никаких других толкований иметь не могли. Однако уже в штабе Северо-Западного фронта кое-что в нем показалось не совсем ясным, хотя он и был передан в штабы армий без малейших, разумеется, изменений. В штабе обеих армий над ним задумались люди, которым гораздо виднее было положение дел, чем Жилинскому, а тем более главковерху.

Оно изменялось, конечно, по мере того, как конные части, оттеснив пограничные заставы немцев, начали глубже проникать в пределы Пруссии.

Противник не стоял на месте, выжидая; он тоже передвигался, пользуясь обилием и завидно исправным состоянием своих дорог, и получалось так, что данные разведки сегодня были одни, завтра другие, тем более что немецкая конница умело скрывала свою пехоту.

Наконец, сведения о противнике добывались и самолетами, способными проникать в его расположение гораздо дальше, чем кавалерийские части, и с кругозором куда более обширным.

Сводки ежедневно составлялись в частях на фронте и шли в штабы, где вполне отчетливо представлялось, что пехоте 1-й армии придется иметь дело прежде всего с частями 1-го немецкого корпуса, которым командовал генерал Франсуа.

Нервно ожидавшие энергичного натиска 1-й русской армии чины французского генерального штаба убедились, наконец, в том, что он начался, хотя и с небольшим опозданием, по их мнению: им казалось, что они, французы, если бы были на месте неповоротливых русских, начали бы его даже раньше назначенного срока.

VI

Из рядовых своей пехоты Петя почему-то особенно выделял плотника Гунькова, лет сорока, взятого, конечно, из запаса.

Началось у него с ним с того, что Гуньков, внимательно глядевший на путейский значок, спросил вполголоса:

– Небось, пожалуй, серебряная бляха-то эта?

– Конечно, серебряная, - улыбнувшись, сказал Петя, на что Гуньков, человек с виду крепкий, хозяйственный, калужанин с рыжеватой бородкой, сметливыми серыми глазами и очень деловитыми, как успел уже заметить Петя, толстопалыми руками, сказал, слегка подмигнув:

– Кабы не украли... Вам бы лучше снять это да спрятать от греха.

А когда Петя только засмеялся на это, Гуньков добавил не без грусти:

– Вы, конечно, господин образованный, а только я народ знаю и верно вам говорю.

В другой раз, чуть ли не в тот же день, Гуньков взял обломок доски, посмотрел на него сосредоточенно, ковырнул ногтем и отбросил презрительно, сказав:

– Елка!

Это заметил Петя и спросил просто так, чтобы понять его:

– Чем тебя елка обидела?