Он шел упругим твердым строевым шагом, отчего развевался, как от ветра, хотя было совершенно тихо, его накинутый на плечи безрукавный плащ с пелериной. Наталья Львовна подумала, что он спешил куда-то, но не сошла в сторону; она остановилась прямо против него, чувствуя, что не только очень бледна, но и ослабела вдруг и что у нее широкие и неподвижно устремленные только на его лицо глаза. Ваня сделал было широкий шаг в сторону, но она протянула к нему руку, как бы за помощью, и он остановился и спросил:

– Что? Вам дурно?

– Да... Мне дурно...
– совсем почти обессилев, отозвалась она, и Ваня тут же взял ее за руку и подвел к стене дома, чтобы ей было обо что опереться и чтобы ему самому не мешать движению прохожих.

– Вы меня никогда не видели?
– спросила она, почувствовав опору и овладевая собою.

– Нет, не приходилось, - тут же ответил Ваня и добавил: - Я сюда совсем недавно приехал.

– А я только что... И весь багаж мой со мною... Но вы видели меня, как и я вас, здесь, в больнице, когда вы сидели около Ильи, раненного здесь на вокзале...

– Илья? Он где теперь?
– оживился Ваня.

– Не знаю. Когда я вошла в палату, где он лежал...

– Вспоминаю!
– перебил ее Ваня и посмотрел на нее очень внимательно, несколько даже наклонившись к ее лицу.
– Вы и еще с вами кто-то похожий на унтер-офицера запаса.

– Он и был тогда унтер-офицер запаса... а в самом начале войны был взят в армию.

– Как и я... Я только недавно получил так называемый "бессрочный отпуск", отставку...

– Это мне говорил ваш отец.

– Вот как?
– очень удивился Ваня.
– Где? Когда?

– Алексей Фомич сказал мне, что вы были тяжело ранены, но он не сказал мне, куда, и вы представьте себе, что я подумала? Я представила, что вы ранены были в обе ноги! И как же я рада теперь! Вы остались такой же, каким и были... И даже еще могучее!

Это было сказано так неподдельно горячо, что Ваня улыбнулся и прогудел:

– Благодарю вас... Весьма благодарен!

Но тут же дотронулся до своей правой руки левой и постучал пальцами по протезу:

– Вот здесь у меня мышцы, называемой бицепсом, уже нет. Так что эта рука у меня теперь инвалид... Кстати сказать: вы вспомнили про Илью, а я вспомнил фамилию психически больного этого, который в Илью стрелял, - ведь он в моем доме жил потом с месяц, - Дивеев...

– Да, Дивеев Алексей Иваныч!.. Вы знаете, ведь он добровольно поступил в армию! Вот чем окончилась его болезнь, - с большою как бы даже радостью за Дивеева сказала Наталья Львовна; но Ваня отозвался на это опечаленно:

– Ну, значит, это и был он самый, а не какой-то его однофамилец!

– А что? Что такое с ним, скажите?
– встревожилась она.

– Когда я прочитал в списке убитых офицеров "Прапорщик А.И.Дивеев", то вспомнил, конечно, что нашего с вами Дивеева звали Алексей Иваныч, - меня зовут Иван Алексеич, а его - наоборот - запомнить было легко.

– Значит, он убит? И Алексей Иваныч тоже убит!
– Тут глаза Натальи Львовны наполнились слезами, она взялась за правую руку Вани, и тот почувствовал на своей руке ее слезы.

И, почувствовав эти ее слезы, Ваня положил другую руку на ее плечо и проговорил взволнованно:

– Позвольте, я теперь вспомнил, что ведь вы же приезжали в мой дом к этому самому Дивееву... Вот теперь только я это отчетливо вспомнил! Приезжали вместе с вашим мужем, - помню! И тогда как раз был у меня на верхнем этаже Илья, когда вышел из больницы... Алексей же Иваныч и другие... несколько человек их было, - в нижнем этаже... А теперь вы куда же шли?

– Никуда, - ответила Наталья Львовна.

– Ни-ку-да?.. Как же так "никуда"?
– пробасил Ваня удивленно и даже обеспокоенно: ведь только что вспоминал он пансион доктора Худолея, открытый в его доме года три назад для психически неуравновешенных.

– Никуда, - повторила она.
– В гостиницу - это все равно, что никуда.

– Ну и где, - позвольте, - где же вы постоянно живете?
– совершенно недоуменно спросил Ваня.

– Нигде!
– с большою ясностью в голосе и в глазах ответила она, все еще держась за руку Вани.

Она ничего не добавила больше, она только смотрела в лицо Вани, и этот многоречивый взгляд ее Ваня понял.

– Знаете ли что?
– сказал он тоном человека, принявшего твердое и единственно нужное решение.
– Вам необходимо отдохнуть, а в гостинице кто же там около вас будет? Только чужие люди. Поедемте в тот дом, где вы были, - в мой дом, только на верхний этаж, а в нижнем - там опять поселились идиоты. Там отдохнете с мыслями соберетесь... Чаем вас напою... И знаете, что еще? Портрет ваш набросаю углем на холсте: пальцы у меня работать еще могут... А? Поедете?