– А в преферансик, а? Сыграем втроем, - вот жена с базара придет, а?

– Нет! Это черт знает что такое!
– совершенно возмутился Ваня.
– Вы пьяны, что ли?

– С удовольствием, с большим удовольствием выпил бы что-нибудь, - что вам будет угодно мне поднести, - с большой благодарностью!.. Хотя бы денатурата даже, а? Есть?.. Я его через хлеб пропущу, и ничего! И он будет почти что безвреден... А? Угостите?

– Я вижу, что вы уж и без меня угостились!
– буркнул Ваня, но Епимахов взял его за руку и заговорил умоляюще:

– Для спиртовки, а? Вам, как домовладельцу, поверят в казенной винной лавке, - поверят, ей-богу, поверят! А мне - нет! Сколько ни заявлял я насчет спиртовки, ни-ка-ко-го внимания! И даже, скажу вам, как хозяину этого дома, - есть нечего! В буквальном, в самом буквальном, а не то чтобы фигурально как-нибудь!.. Вот пошли на базар жена с сыном, - понесли по два стула каждый, то есть, жена и сын!
– И вот думай, как хочешь, если продать их удастся, - что-нибудь купят на обед, а если нет? А если нет, я вас спрашиваю? Стульев же люди не кушают!

– Каких стульев?
– изумился Ваня и оглянулся, а Епимахов тут же помог ему догадаться:

– Ваших, конечно, а то каких же еще!

– Во-ру-ете мои стулья?
– загремел Ваня.

– Да, воруем, а как же иначе? С голоду прикажете умирать?

И Епимахов даже выпрямился, и осерьезилось его складчатое лицо.

– У меня здесь в нижнем этаже была дюжина стульев!
– вспомнил Ваня.

– Совершенно верно, - подтвердил Епимахов.
– Была дюжина двенадцать...

– И было семь коек!

– Совершенно верно, семь... Было семь!
– подчеркнуто повторил Епимахов.
– Осталось же три, - только три, так как больше нам троим зачем же, посудите сами?
– Что же касается стульев, то... мы с женой решили оставить только три тоже, по числу членов нашей семьи...

– Это... Это, знаете ли, черт знает что!
– закричал Ваня, но Епимахов только развел на это руками и только спустя несколько секунд добавил:

– Определяйте наши поступки, как вам будет угодно, - вы хозяин!

– Полиция! Полиция, а не я! Полиция определит, как это называется! совершенно вне себя выкрикнул Ваня, но Епимахов был с виду спокоен, когда отозвался на этот крик:

– Полиция что же тоже может сделать с надворным советником? Ничего особенного, смею вас уверить... Составит, разумеется, протокол, и затрудняюсь даже представить, что же еще скажет тут эта самая полиция. Я ведь не к соседям хожу воровать, а в своей квартире лишние для меня вещи сбываю, и все... Какой же тут особенный состав преступления?

Ваня не успел еще прийти в себя от этих вполне рассудительных слов, как жилец добавил радостно:

– Ну вот, идут оба: и жена, и сын!

Ваня стоял спиною к окнам, выходившим на улицу, и не мог этого заметить, но тут же услышал визгливый голос жены Епимахова:

– Покажи отцу, дурак болваныч, а не ставь тут!

Ваня понял, что должен был дурак показать отцу, только тогда, когда в комнату ворвалась, широко отворив дверь, женщина с венским стулом в руках, причем ясно стало и то, почему она негодовала: у стула висели отломанные обе передние ножки.

Увидя Ваню, которого не ожидала, конечно, встретить, она быстро спрятала стул за спину, но Епимахов махнул ей рукой и прикивнул, и эти жесты мужа она поняла без слов.

– Кто сломал?
– спросил Епимахов.

– Дурак наш, - кто же еще?
– отвечала она, глядя не на него, а на Ваню, так как поняла уже, что хозяину дома все известно.

– Каким же образом?
– спросил Епимахов.

– Таким, очень простым: в собаку бросил стулом, - в ту, какая на него и не тявкнула даже, - бойко объяснила она.

– А три стула вы, значит, продали?
– спросил Ваня.

– Этого, конечно, как колотого, никто не взял, а три взяли и даже просили еще принесть.

– Давайте деньги сюда!
– крикнул Ваня.

– Что-о-о?
– изумилась жена Епимахова.
– Как это так, деньги чтобы вам?

– Очень просто!
– Стулья мои, а не ваши!

– А продала их я, а не вы, - вот что! Я их на базар тащила, а вы у себя барином сидели!

И вдруг, как бы испугавшись, что деньги у нее сейчас будут отняты, или отнято то, что ей удалось купить на базаре, она с большим проворством выскочила из комнаты, а на ее месте оказался дурачок, ее сын, который выхватил из кармана свой игрушечный пистолет, навел его на Ваню и щелкнул раз, потом другой раз и третий.