– Это я и хочу выяснить.

– Что с ними?!

– Их принесли вот эти молодые люди, - он кивнул на Казакова и Суворика, которые с явными усилиями удерживали девушку.
– И он.

Кузнецов, в чью сторону был обращен взгляд Соловьева, с шумом выдохнул и выговорил:

– Он лежал с пробитой головой и не двигался. Она же бегала вокруг него на четвереньках с перекошенным лицом и бормотала что-то под нос, иногда выла.., смеялась и лаяла.

– Она успокаивается.
– Суворик ослабил хватку на воронковской руке и плече.

– Да, я ввел большую дозу успокоительного, так что...
– кивнул Олег Платоныч.

– Но где Аметистов?
– вскричала я.
– Только не говорите, что он...

– Он валяется у столбов на болоте с перегрызенным горлом и лицом... Кузнецов осекся и провел рукой по собственному лицу, словно желая удостовериться в его сохранности.
– Лицо у него все вырвано...

– То есть как?
– Я села на подлокотник дивана, на котором лежал Баскер, и ошеломленно уставилась на Кузнецова.
– Как - вырвано?

– Зубами, - мрачно произнес стоящий в дверях Бельмов, - я прав, Костя?

Кузнецов кивнул.

– Пасть, наверно, у этой твари огромная, - пробормотал он.

– О господи, спаси нас и помилуй!
– прошептала я и посмотрела на Соловьева.
– Но что вы хотели от меня, Олег Платонович?

– Налицо убийство, - сухо ответил он.
– А вы еще спрашиваете? Ведь вы детектив.

– Но...
– я не находила слов, - я ищу преступников, а тут.., дьявольщина какая-то, мистика... Откуда там взялась эта собака?

– Псы, Танечка, - перебил Кузнецов, - чудовищные черные псы. И откуда они, кто натравил их на Аметистова - вот это и нужно выяснить, - вымолвил Кузнецов.

– Андрей Карлович заплатит вам любые деньги, я уверен, - прозвучал голос Соловьева.
– Я могу сделать это за него, пока он не в состоянии.

Я тяжело вздохнула:

– Вот тебе и проклятие рода Баскеров, черт побери...

– Мы с Казаковым, Сувориком, Пидерманом и еще двумя девчонками ходили на пляж, - начал рассказывать Кузнецов, - дело было уже затемно. Ну, мы искупались и пошли домой, да, видно, сослепу с дороги сбились.., да и бухие мы были изрядно. А у нас еще с собой было, будь оно неладно!... Ну, сели мы на поваленное дерево и стали квасить дальше. Где мы, как назад дорогу найдем - без понятия, да и побоку нам было, как говорится. И вдруг слышим дикий вопль, как будто режут кого...

Страшно кричали, но тут же оборвалось. Мы думаем - спьяну померещилось, "беляк" пристегнул, что ли... Да только вопль снова, и будто ближе, или просто орали громче... Мы уж на что пьяные были, да и то до печенок жуть пробрала. Пидерман с девками деру дали, и Суворик за ними, да пьяный был, ноги запутались ли, зацепился ли за что, да только - бряк и лежит, значит. Мы с Казаковым его подымать, а вопли не утихают, и мы думаем: может, кому помочь надо... И вдруг слышим визг бабий, пронзительный, и еще страшней, чем мужик, орет. А тот, первый, затих...

Кузнецов замолчал, переводя дыхание, и видно было, с каким усилием дается ему этот рассказ.

– Ну, дальше, - властно сказал Соловьев.

– А дальше.., дальше мы побежали туда с Казаковым.., и вдруг слышим.., рычание такое хриплое, жуткое и дыхание.., тяжелое дыхание.

Мы хоть и в говно пьяные были, все равно так и рухнули... И потом голос человеческий... странный он нам показался, что-то вроде:

"А-авяв идды-ы..." И с таким подвыванием.

Ох, какая жуть!

– Человеческий?
– непослушными губами выговорила я.
– Значит, там был человек?..

Я имею в виду, что с этими...

Кузнецов затряс головой, бледный как полотно.

– Я не знаю, - сказал он, комкая ворот рубашки, словно тот душил его, - я сейчас ничего не скажу точно... Я даже поверю, что это говорил один из псов... Мало ли сейчас какие мутации бывают. Чернобыли там всякие...

– Ну да, - перебил Соловьев, - конечно.
– И вы пошли туда?..

– Минут через двадцать. Там еще были выстрелы, вопли, рычание.., даже смех был. Мы лежали в траве и боялись сдвинуться с места.

Хорошо, все утихло, мы допили.., у нас осталось еще грамм триста водки. Она пошла, как вода, но не так страшно стало...

– Дальше, дальше!
– подгонял его Соловьев.
– Вы видели что-нибудь?

– Вы имеете в виду этих исчадий ада?
– переспросил Кузнецов.
– Да вы и сами можете увидеть.., сейчас же.

– То есть как?
– встревоженно произнес Соловьев.

– Когда мы подошли к столбам, первое, что мы увидели, это он.., вот этот толстый. Мы подошли, Казаков его повернул, а у него...
– Кузнецов обессиленно схватился за виски. Договорил Казаков, молчаливо стоящий с Сувориком у кресла уже спящей Воронковой: