Когда после всех этих мытарств установилась твердая власть, отец обзавелся семьей и устроился в адвокатуру в Махачкале. Дипломированных юристов в Дагестане насчитывались единицы, он был неплохим оратором и участием в нескольких крупных процессах составил себе имя. В 20-е годы газеты щедро отводили полосы для отчетов о судебных заседаниях, особенно имевших воспитательное значение. Целую неделю сообщался в подробностях, с изложением выступлений прокурора и защитника, ход процесса над 13 милиционерами, которых обвиняли в изнасиловании и убийстве горянки, задержанной по подозрению в воровстве. Всем 13 был вынесен смертный приговор. Обжаловав приговор, отец сумел доказать, что его подзащитные не принимали непосредственного участия в убийстве. Верховный Суд СССР заменил казнь различными сроками тюрьмы. "Рейтинг" отца после этого пошел в гору, у него не стало отбоя от клиентов.

Начинала налаживаться в дагестанской столице и культурная жизнь. Родители регулярно посещали театр, у нас собиралась компания: завсегдатаи - врач Клычев, юрист Коркмасов - после "пульки" засиживались за бутылкой вина, обсуждали мировые события. Тогда я впервые услышал и запомнил имена: Сталин, Молотов, Гитлер, Геринг, Чемберлен, Рузвельт, Барту...

Несмотря на относительное материальное благополучие, родителей потянуло к близким. Обменяли трехкомнатную квартирку в Махачкале на одну комнату в Баку. Отец устроился в юридическую консультацию, мама вносила свою долю в семейный бюджет, работая секретарем-машинисткой.

Политических разговоров в доме у нас не вели. Если говорили о чем-то отец с матерью на эти темы, то шепотом, чтобы не слышали мы с сестрой. Человек он был законопослушный, принимал власть во всех ее проявлениях как неизбежное зло, с которым нужно мириться. Чтобы не мозолить глаза дворянским происхождением и не попасть под классовую чистку, стал вместо МеликШахназарян писать в паспорте просто Шахназаров.

Однажды я застал его врасплох за странным занятием. Возвращаюсь из школы, смотрю, сидит у печки, держит в руках прекрасно изданную "Историю гражданской войны", вырывает лист за листом, бросает в огонь и печально смотрит на пламя. Не знаю уж как, то ли по радио, то ли в газете сообщили, что все, кто приобрел эту книгу, должны ее сдать. Отец предпочел сжечь, сочтя, что, если пойдет сдавать, сам факт ее приобретения может быть поставлен ему в вину. Он не стал объяснять мне, что книгу велено изъять из-за "троцкистского содержания", да я бы и не понял. Помню только, у меня остался неприятный осадок из-за самого факта. Не мог понять, как можно сжечь книгу.

Мои родители не писали по-армянски да и разговаривали крайне редко. Учить меня армянскому языку пыталась одна только бабушка по отцовской линии. Она происходила из известного рода Пирумовых, была родной сестрой Даниэль Бека, который командовал армянскими войсками в битве против турок при Сардарабаде. И она, и другая моя бабушка по материнской линии одевались неизменно в черные платья и носили на голове традиционный головной убор армянских женщин. Им, как и всему нашему многострадальному народу, досталась нелегкая жизнь. Разрушение армянской части Шуши, резня, бегство, потеря близких - чего только не пришлось испытать моим родным на своем веку. Тем не менее отец и мать сохранили добрый нрав, жили достойно. До последних дней верили, что грядут лучшие времена.

Теперь вошла в моду так называемая наука выживания. Сочиняются учебники, ведутся даже разговоры о необходимости преподавать такую дисциплину в школах. Родителей никто не учил этой науке, зато у них в генах был опыт выживания, копившийся предками на протяжении столетий. Какая-то его толика досталась по наследству и мне.

Когда говоришь о себе "родился и вырос в семье адвоката", это как бы "по определению" предполагает принадлежность к некоему среднему классу, по крайней мере - зажиточному сословию. Возможно, с точки зрения статистики так оно и было в 30-40-е годы. А вот если судить по собственному опыту, это была трудная, в некоторых отношениях убогая жизнь, какая, по нынешним понятиям, даже в "постдефолтовской" России расценивалась бы по категории "ниже черты бедности".

Судите сами. Ни газа, ни центрального отопления, ни душа, не говоря уж о ванной, то есть никаких элементарных удобств. Туалет во дворе, один на полдома. В одной комнате проживают пять человек, включая постороннюю старушку, которую родители приютили из жалости, она помогала маме по хозяйству, но принималась не за домработницу, а за полноправного члена семьи. Дом почти всегда в полуаварийном состоянии, не ремонтировался со времен царя гороха. Диван, на котором я спал, был, несомненно, антикварной ценностью, произведен где-то в XIX веке, то и дело выбивавшиеся из-под ткани пружины впивались в спину, что, может быть, было и к пользе, своего рода массаж.

Ну а принадлежность к среднему классу, вероятно, выражалась в том, что каждый свой случайный дополнительный заработок, сверх того, что было нужно для пропитания и приобретения скромного гардероба, отец тратил на книги. Однажды даже приобрел суперсовременный по тем понятиям радиоприемник СВД-10. Необыкновенно красивым казался мне коричневый полированный ящик, из которого доносились дикторские тексты и лилась прекрасная музыка. Да, именно прекрасная, поскольку в те времена, при всей их бытовой убогости, были и свои радости. Я имею в виду, что вместо сумасшедшего тарарама, какой чаще всего представляет собой нынешняя поп-музыка, этого назойливого битья по барабанным перепонкам, тогда по радио звучали волшебные мелодии Верди и Чайковского, пленительные цыганские напевы и неаполитанские песни в исполнении Джильи, Карузо и нашего Александровича, зажигательные фокстроты и томные танго или вальсы-бостоны.

Если эту книгу прочитают молодые люди, а я надеюсь, что хотя бы мои внуки удосужатся, в этом месте они наверняка подумают, что у каждого поколения свои вкусы и игры. Испокон веков старики не могли приспособиться к новым веяниям, называли их упадком, декадансом, концом искусства, а культура тем не менее прогрессировала.

Конечно, в таком рассуждении есть доля правды. Но ведь в традиционном порядке смены эпох, жизненных укладов, стилей и форм искусства неизбежно должен наступить момент "исчерпания сценария", по которому до сих пор проходило развитие. То ли ему на смену придет другой, более совершенный, то ли начнется деградация. Ужасно хотелось бы ошибиться, но многое, очень многое указывает, что мы сейчас переживаем начало конца той модели культуры, которую до сих пор создавал человек и которая, в свою очередь, сама его вылепила таким, каков он сейчас есть.