Елена Антоновна махнула на нее и насуплено отвернулась. Юрий Антонович поспешил продолжить:

– Ну, простых стран, наверное, и не бывает...
– на миг он призадумался.
– Что могу я пожелать всем нам в этот светлый день? Счастья, конечно, - это как всегда. Любви к ближнему...
– он косо глянул на младшую сестру.
– Это очень по-христиански. Мира и покоя - этого пожелал бы нам и сам... Пашка, как его?

Павел сперва изобразил на лице искреннее недоумение, затем понял, о ком речь, и улыбнулся.

– Иешуа. Иешуа Га-Ноцри.

– Так вот за Ешую и выпьем!

Улыбаясь друг другу, члены большого семейства перечокались, осушили бокалы и почти одновременно принялись за еду. С минуту трапеза шла при полном молчании. Елена Антоновна, думая о чем-то горестном (о росте цен, наверное), все вздыхала, покачивала головой и с остервенением грызла жесткое мясо. Илга Дайнисовна держала нож и вилку с неповторимой, очень вычурной деликатностью и нещадно гремела ими по тарелке. Лицо Юрия Антоновича, как всегда во время еды, походило на физиономию ухающего шимпанзе; чавкал он так, словно затолкал в рот полкило какого-нибудь "Бубль Гума". Зинаида Антоновна безуспешно пыталась сдержать терзающую ее после шампанского отрыжку и ела потому с большими перерывами. Павлу надоело тереть мясо тупым столовым ножом, он смахнул со лба испарину и принялся привычно орудовать ребром вилки; под инструмент угодил один из многих хрящиков, жирный кусок чуть не вывалился из тарелки: "Зараза!" Регина тихонько поглощала почти не уменьшающуюся порцию и без особого интереса поглядывала на экран телевизора.

– Все же надо было Горбачеву с китайцев брать пример, - деловито чавкая, заговорил Юрий Антонович.
– Они и экономику подняли, и страну единой сохраняют. Скоро и коммунизм там отомрет.

– Менять ничего не надо было!
– авторитетно заявила Илга Дайнисовна. Пересажали бы хапуг и дураков...

– Евреев, панков, соцреалистов и прочую гадость, - подхватил Павел.
– И сразу оставшимся на свободе трем-четырем миллионам полегчало б!

Илга Дайнисовна призадумалась.

– Наверное, меньше людей осталось бы на свободе. Стоящих сейчас так мало.

Оторвавшись от тарелок, все в изумлении уставились на нее и поняли, что шуткой даже не пахнет.

– Думай, что говоришь, - поморщился супруг, слушавший подобные рассуждения жены далеко не в первый раз.

– А я и говорю, что думаю...

– Ну и дура!
– хохотнула Елена Антоновна.

Зинаида Антоновна поспешила сменить тему:

– Лен, когда ж твой Витя из морей вернется? Года полтора, почитай, не видели его.

Сестра немного посветлела.

– Позавчера как раз звонил, в феврале обещал вернуться. А через пару недель опять в рейс уйдет - надо вкалывать, пока контракты предлагают.

Юрий Антонович покачал головой.

– Загоняешь мужика своей жадностью. Он, небось, уже столько деньжищ заколотил, что со спокойной совестью мог бы устроиться на работу на берегу и пожить нормальной семейной жизнью.

– А случись чего, ты мою семью содержать будешь?
– с прищуром спросила сестра.

– Не гневи Бога, Елена!
– возмутилась Илга Дайнисовна.
– Продадите вторую квартиру, и денег вам на все хватит.

– А это видела?
– Елена Антоновна продемонстрировала ей кукиш.
– Моя жизнь - не твоего ума дело!
– Дергано поправила свитер, не удержалась и добавила: - Лучше со своим бандюгой разберитесь.

– Рождество твое, Христос Боже наш, воссияй миру свет разума.

Позабыв о конфликте, все в изумлении уставились на взмолившегося Павла, а он потер сложенные ладони и предложил:

– Может, водочки хряпнем?

После краткого раздумья, все еще хмурясь, Юрий Антонович открыл бутылку:

– В самом деле.

– А может, не стоит пока?
– оробела Илга Дайнисовна.
– Грешно в такой день напиваться.

Елена Антоновна тут же протянула брату свою рюмку.

– Это вам, религиозникам, грешно. А нам, атеистам, можно все!

Юрий Антонович досадливо закатил глаза, но и на этот раз не проронил ни слова. Он терпеливо сносил любые "выкрутасы" младшей сестры, потому что именно она двадцать четыре года назад позвала его и Зинаиду в Таллинн. Многим в своей нынешней жизни Юрий Антонович был недоволен, но возможностью встретиться с сестрами в любой момент дорожил. Хотя иной раз казалось, что Елена ему вовсе не родственница. Может, такой ее сделало время, в которое она росла?

Ленке повезло. Хоть родилась она еще при Хозяине, эпоху его не запомнила. И так люто, как старшие братья и сестра, не голодала. Юра и Зина регулярно подкидывали родителям деньжат, и младшенькая еще в детстве познала вкус леденца. Но и кукурузного хлеба отведала тоже.

С ранних лет Ленку отличала одна нехорошая черта - она отчаянно завидовала чужому достатку и постоянно стремилась заиметь все то, что есть у соседки. И в подруги выбирала только тех, от кого могла быть хоть какая-то конкретная польза. Годам к шестнадцати стала донимать родителей требованиями красивых обновок, но те и без того едва сводили концы с концами - пьянчуга Иван бессовестно тянул из них рубли да трешки. Посчитав Ивана виновным в своей серой юности, Ленка возненавидела брата и навсегда перестала с ним разговаривать.