– Какая разница? Разве тебе не обидно, когда Пашка выпендривается? Как они смеют?!

– Мы ведь в самом деле были для них старшим братом - приняли в огромную семью народов, столько всего понастроили...
– Юрий Антонович осекся, хмуро глянул на скривившегося племянника.
– Скажешь, я не прав?

– Чего вы тут понастроили? Панельные бараки, в которых живут теперь только те, кому некуда деваться...

– Большинство!
– уточнила Илга Дайнисовна.

– Правильно, - охотно согласился Павел.
– Потому что большинство до сих пор нищие.

Илга Дайнисовна горько усмехнулась.

– Разбогатеешь тут, когда почти все заводы обанкротили!

– Ну, заводчане в богатеях никогда не бывали, - напомнил ей племянник.
– И заводы не обанкротили. Сами они развалились, потому что построены было по указке того самого "старшего брата" и выпускали продукцию, на фиг никому не нужную.

– Пока был Союз, ее даже не хватало!
– не сдавалась тетка.

– Правильно! Потому что нормальные товары мы видели только в рекламе финского телевидения. Кое-что за бешеные деньги доставали у моряков и фарцовщиков. Елки зеленые, совсем забытое слово - "фарца"!.. Купить вшивенькие джинсы - это ж было событие, несколько месяцев деньги откладывали! А сегодня на свою совсем обыкновенную зарплату я могу легко купить за раз хоть три пары вполне приличных джинсов...

– А квартплата?

Ответить Павел не успел.

– Ладно, - вздохнул Юрий Антонович.
– Согласен: многое было недоработано. Но это не повод, чтобы нас ненавидеть. Мы ведь нормально к эстонцам относились.

– По-разному, - Павел поморщился.
– Как вспомню эти рожи интеровские...

– Прекрати!
– возмутила Юрий Антонович.
– Люди пытались сохранить Союз, боролись за дружбу народов!

– Что же они не продолжают борьбу, такие, блин, идейные?
– Павел даже крякнул от досады.
– Где их вождюшки?

Юрий Антонович оторопело захлопал глазами. Племянник ответил сам:

– Сделали на голосовавших за них идиотах карьерищи и устроились в уютных московских креслах. Об Эстонии уже и не вспоминают. Многие, кстати, цепко захватили кабинеты и лимузины на нашем Северо-Востоке, получили "за особые заслуги" совсем недавно так ненавистное им эстонское гражданство и настроены теперь так проэстонски, что не сразу поверишь в их интеровское прошлое.

Юрий Антонович ослабил галстук, закурил. Руки его мелко подрагивали. Он сам голосовал за человека, сделавшего во время перестроечной смуты потрясающую карьеру. Работал с ним на заводе молодой парень - Сергей Звонков. Он никогда не блистал особым умом, но работал аккуратно и норму выполнял всегда. Вроде бы, никогда не высовывался, а как-то выбился в комсомольские вожаки. В год последних советских выборов его и двинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Решили, раз молчаливый и без зауми, значит, честный, за работяг. И стал Звонарь депутатом! Юрий Антонович видел его потом раз пять по телевидению: сидит себе в дальнем ряду зала и загадочно чему-то улыбается. А чего грустить? Перевел семью в Москву, сделал квартиру не только себе, но и сыну. После того, как гикнулся СССР, мигом перевелся в какую-то комиссию при российской Думе. Звонил недавно, интересовался: не турнули еще эстонцы родных заводчан? Есть возможность какое-то число пристроить в лагеря беженцев... Гадина!

– Все равно, - подала голос Илга Дайнисовна.
– В советское время эстонский язык никто не запрещал. Эстонские дети учились в эстонских школах и институтах. И все были советскими гражданами!

– А что плохого было, - добавил немного успокоившийся Юрий Антонович, так вместе хлебали.

Павел взглянул на внешне безразличную к спору Регину, мелко закивал.

– Правильно. Но основная масса эстонцев не ненавидит нас, а не понимает. Как и мы их, - он немного поразмыслил, почесал затылок.
– У нас ведь принципиальные различия в темпераменте и менталитете. Эстонец - образ это кто? Эдакий двухметровый блондинистый потомок Калевипоэга, тратящий на принятие любого решения не меньше месяца, и раз что-либо надумав, не передумывающий уже никогда. А русский? В глазах эстонца - это пронырливый холерик, способный за минуту принять десяток совершенно противоречивых решений, но поступать в соответствии с еще неведомым ему одиннадцатым. В отличие от эстонца реакция у него мгновенная - размышления идут потом и отстают от действий безнадежно. Эстонец, кроме своего хутора и ближайших окрестностей, четко упирающихся в границы страны, ничем иным никогда не интересовался - с хозяйством дел по горло, да и мерзлые мозги не поспевают следить за событиями в "слиском суустро" меняющемся мире. А для русского что родная Россия, что весь мир - все едино, ибо необъятно одинаково. Даже после отмены крепостного права ничего своего он не заимел, болтался то в общинах, то в колхозах и из-за неполной занятости любопытства и энергии имел всегда море. Подходит к нему, на завалинке тоскливо восседающему, какой-нибудь агитатор, просит, скажем: "Эй, Вань, а отчебучь-ка ты мне революцию!" Ваня стремглав летит за топором, лишь на секунду задержавшись, вежливо интересуется: "А те, мил человек, какую - масштаба местного али весь свет шоб содрогнулся?"

Регина невольно слушала Павла и улыбалась. Юрий Антонович провел пятерней по лысине, немигающими глазами уставился в дальний угол комнаты. Чувствовалось: не согласен он, никак не согласен. Судя по пустому взгляду Илги Дайнисовны, ей рассуждения племянника были вообще до фени.

Наконец вернулись сестры. Елена Антоновна чувствовала себя явно неловко - пряча глаза, глуповато улыбалась и без конца поправляла прическу. Потом вдруг дергано взмахнула рукой и громко предложила выпить еще раз.

Юрий Антонович пристально посмотрел на нее.

– Почему бы и нет?
– налил себе и сестре.
– Кому еще?

Кроме Павла, желающих больше не нашлось. Натянутость сохранялась. Елена Антоновна подняла рюмку, осмотрела родню, немного задержала взгляд на насупленном лице Илги Дайнисовны.

– Вы уж простите меня, родственнички мои дорогие! Все от нервов... А что касается голосования - не думала я, что слушать меня станете.

– Зачем тогда разорялась?
– поинтересовалась Регина.

Елена Антоновна напряженно сглотнула.

– Успокойся, - сказал Юрий Антонович.
– Не голосовали мы не из-за твоих слов. Слава Богу, свои головы на плечах имеем.

– Вот и хорошо, - с облегчением выдохнула сестра.
– Так давайте жить дружно!

Все переглянулись. Кто кивнул, кто пожал плечами, но прямых возражений не возникло. Павел и Юрий Антонович выпили, принялись торопливо закусывать. Вслед за ними опустошила рюмку и Елена Антоновна. Хлебнув лимонада, одной рукой она обняла дочь, другой - Илгу Дайнисовну, уже хмелея, произнесла: