Игорь Николаевич увидел низкорослого паренька, одетого в длинную с отцовского плеча стеганку и фуражку с золочеными листиками - эмблемой, сползавшую на уши.

– Почему ты решил, что я полезу на камень?

– Да вы ж на него смотрите и ногой примерялись.

"Нужно быть очень наблюдательным, чтобы заметить непроизвольное движение!"

– Спасибо, друг. Как тебя звать-то?

– Коля.

– Николай Матвеевич?

Угадать было нетрудно. Щуплый паренек как две капли воды походил на Филипенко.

– Сколько ж тебе лет, Николай Матвеевич?

– Четырнадцать.

Мальчику трудно было дать больше двенадцати. И не только по фигуре. Глаза у Коли были детские, не похожие на глаза тех преждевременно созревших городских подростков, с которыми Мазину приходилось иметь дело по службе.

– А вас как зовут?

– Меня, Коля, зовут Игорь Николаевич. Ты здесь форель ловишь?

Паренек улыбнулся городской наивности.

– Форель под плотиной клюет... А это правда, Игорь Николаевич, что дядю Мишу убили?

– Правда.

– Вот жалко. Он здесь самый лучший был.

– Самый лучший? Почему? Он рисовал тебя?

– Не... Хотел нарисовать, но я неусидчивый. Не вышло. Зато мы с ним на охоту ходили. Дядя Миша, правда, ничего никогда не убьет. И стрелять не любил. Ходить любил, рассказывать. Про войну, как он воевал. Про Москву, про художников знаменитых. Сурикова он очень любил. Знаете "Переход Суворова через Альпы"?

– Знаю.

– Обещал меня в Москву, в Третьяковскую галерею повезти. Мы с ним часто ходили. Особенно на Красную речку.

"Там нашли самолет".

– Почему на Красную? Это красивое место?

– У нас везде красиво. Речка из озера водопадом пробивается. Напротив красных скал. Потому и речку Красная называют. А вообще-то она не красная, а обыкновенная. А на гору ни за что не взойти. Озеро знаете только как увидеть можно?

– Нет, - ответил Мазин, с удовольствием слушая симпатичного паренька.

– Нужно на Лысую подняться. Она выше озера. С нее в бинокль озеро здорово видно! Там, где лед протаял, синие-синие пятна. У дяди Миши бинокль был двенадцатикратный. Заберемся мы на Лысую, и он сидит, смотрит долго-долго.

– А самолет Михаил Михайлович не видел!

– Не... Никто не видел. Отец первый. Когда лавина пропасть засыпала.

"Зачем этот вопрос? Чем мой путь лучше Борисова? Он стремится к упрощению, я усложняю. Но где все-таки Валерий?"

– Ты, Коля, не встречал сегодня Валерия Калугина?

– Не.

– А с ним вы в горы ходили?

– С Валерием?
– спросил мальчик, не скрывая пренебрежения.
– Куда ему! Ленивый он. Шашлыки любит. Купит мяса и зажаривает на полянке, засмеялся Коля; и видно было, что покупка мяса с его, сына охотника, точки зрения - вещь нелепейшая.

Мазин улыбнулся.

– По горам, выходит, не ходок? Куда ж он сегодня девался?

– Да спит, наверное, в хижине.

– Где?

– В хижине. Тут рядом с колхозной пасекой домик ничейный. Его как дядя Миша отругает, он - туда, валяется на кровати.

– Проводишь меня к домику?

– Пойдемте, - охотно согласился мальчик и сразу зашагал вперед, ловко выбирая камни поровнее и посуше.

Они обогнули калугинский дом стороной и вошли в полутемный лес. Все вокруг насквозь промокло. Холодные и тяжелые капли непрерывно скатывались с поникших веток. Особенно неприятно стало идти, когда каменистую тропу сменила расквашенная глина.

– Далеко еще, Николай?

– Вот, Игорь Николаевич!

Посреди просторной поляны зеленело застарелой тиной озерцо. Посреди него плавала дверь с привинченной ржавой ручкой, никому в этих щедрых лесом местах не нужная, а за озерцом Мазин увидел похожий на другие домик под тесовой крышей. Над крышей поднималась струйка сизоватого неуверенного дыма.

Мазин пошел впереди мальчика. Ему хотелось заглянуть сначала в окно, но ближнее окно оказалось закрытым, и он остановился перед неплотно притворенной дверью, поймав себя на том, что ждет чего-то неожиданного. Дверь отворялась наружу. Игорь Николаевич потянул ее и остановился на пороге. На раскладушке, покрытой расстегнутым спальным мешком, лежал Валерий, уткнувшись лицом в подушку. Мазин схватил его за плечо.

Валерий повернулся и сел на койке, уставившись на непрошеных гостей недовольным взглядом.

– Что вам нужно?

– Простите. Мне показалось, что вам нехорошо. Ваша поза...

– Моя поза никого не касается. Зачем вы пришли?

– Возможно, вы не знаете...

– Все знаю.

Валерий говорил зло, грубо.

– Почему же вы здесь?

– А ваше какое дело?

Мазин подавил нарастающую неприязнь к художнику.

– Если у вас все в порядке, не буду мешать...

– Убирайтесь!