Мазин оставил безделушки.

– Валерий не родной Михаилу Михайловичу?

– Нет, он сын его первой жены.

– Он знает это?

– Конечно.

– Никогда бы не подумал!
– признался Сосновский.
– Михаил Михайлович меньше всего напоминал отчима.

– Но случались и ссоры?
– спросил Мазин.

– По пустякам. Трудно даже вспомнить. Отец говорит: сегодня чудесный день. А Валерий: нельзя так примитивно воспринимать природу. И раздражаются, злятся.

– Несхожесть мироощущения? И за этим не было ничего более определенного?

– Что вы хотите сказать?
– насторожилась Марина.

– Я спросил. Иногда бывает, что за пустяками скрываются другие раздражители, не заметные окружающим.

– Я ничего не замечала.

– Понимаю. Борис Михайлович, Марине Викторовне трудно сейчас отвечать на вопросы... Постарайтесь заснуть. А мы посидим внизу, если не возражаете, подумаем.

Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно-красные искры. Потянуло теплом.

– Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца - старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.

– Такой вариант нам не грозит.

– Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.

Игорь Николаевич снова занялся поленьями.

– Не спится, молодые люди?

Мазин обернулся. Его давно не называли молодым человеком. Из своей комнаты вышел Кушнарев.

– Не спится, - согласился Сосновский сухо, показывая, что к болтовне он не расположен.

– Разрешите пободрствовать вместе?
– не уловил интонации архитектор.
– Вы, доктор, давно навещали Михал Михалыча?

– Калугину доктор не требуется, - ответил Мазин.

Кушнарев нахмурил кустистые, сходящиеся на переносице брови.

– Как прикажете понимать?

– Убит Михаил Михайлович.

– Вот как...
– произнес архитектор почти без изумления.

– Убит, и преступник неизвестен, - подтвердил Борис Михайлович.

– Вас это больше всего волнует?

Игорь Николаевич удивился.

– Разве вопрос, кто убил Калугина, незначительный?

– Важнее знать - почему? А вы спешите на расправу.

– Возмездие не расправа.

– Возмездие? Немного изменили слово "месть", и вам уже слышится благородный оттенок?

– Как всегда, оригинальны, Алексей Фомич?
– спросил Сосновский.

– Нисколько. Я имею право так мыслить. Мне причиняли зло.

– И вы простили?

– Не в этом суть. Мне нанесли зло непоправимое. Понесут ли кару виновные или нет, моя судьба не поправится. Что же даст мне мстительное злорадство? Только черствит душу. Я не верю в графа Монте-Кристо. Любая месть, даже во имя справедливости, порождает новое зло. Где же конец?

– Месть и правосудие - вещи разные. Убийца нарушил закон.

– УК РСФСР?
– перебил Кушнарев с иронией.

– Именно, - ответил Мазин серьезно.
– Что толкнуло его на преступление - неизвестно. И его следует задержать, чтобы узнать истину.

– Истину? Вы самоуверенны. Ну что ж... Только без меня.

– Мы полагали, что Калугин был вашим другом.

Кушнарев ответил без желчи и сарказма:

– Он опекал меня, как приблудившегося старого, беззубого пса.

Мазин отложил кочергу.

– Вы страдаете комплексом самоуничижения.

– Наверно. Хотя это и нехорошо. Здесь скрывается тайная гордость. Я несправедлив. Михаил заботился не из жалости, он считал это долгом.

– Что это значит?

Старик подумал, стоит ли пояснять.

– Долг не имеет отношения к смерти Михаила. Просто, когда он был неизвестен и мог навсегда остаться неизвестным, в то давно прошедшее время, мне понравились его рисунки, и я сказал об этом.

– Авторитетным лицам?

Кушнарев усмехнулся.

– Нет, самому Мише.

– Не много, - заметил Борис.