"И ты? - живо стрельнул Саша быстрым взглядом по новенькой, с иголочки, казачьей форме отца, до блеска начищенным сапогам".

"Что я?" - мягко, с лукавинкой переспросил тот.

"Ну, ходил в лаптях?.."

"А куда ж поденешься. Яблоко от яблони далеко не падает. Первый червонец, считай, после революции своим мозолем заработал, в семнадцатом, когда в Витебск подался на льнопрядильную фабрику. "Двиной" нарекли, по названию нашей реки. Аккурат на год старше тебя был..."

И снова, теперь уже под напористый перестук колес, чудится ему голос сына... Расспросы порой по-детски наивные, а в основном - острые, жгучие. Теперь и не упомнить, все ли успел поведать, все ли напутствия дал, отправляясь в этот опасный путь на Западный фронт?.. Главное, кажется, успел сказать: никогда не забывай наказ Ильича - учиться, учиться и еще раз учиться! А перед глазами, словно наяву, проносятся картины своего, теперь уже далекого детства...

Вспоминается хата, тесная, с палатями над печкой. За окнами - кромешная осенняя темень, хоть глаз выколи. Слышно, как в трубе нудно гудит, завывает ветер. А он уже на ногах, подхватился и торопливо накручивает портянки, собираясь в школу. Двенадцать километров надо отмахать до Уллы, чтобы не опоздать на первый урок. На дорогу мама прячет в торбочку краюху хлеба, несколько печеных картофелин, тяжко вздыхает и осеняет его крестом...

1918 год... Особенно памятный. Вражеские полки снова прут из-за кордона. Многие односельчане, среди них Иван Борэзденко, Левон Бурнейко, Иван Корзун, не раздумывая подались в партизаны, встали на защиту революции, дела Ленина, новой жизни. Вместе с одногодками, такими же вездесущими, как и он сам, Доватор смело тянется к красноармейцам.

А вот и он в строю. Ему, сыну бедняка, председатель местного ревкома дает первое поручение: помочь продотряду изъять хлеб у кулаков - страна голодает, революция в опасности! Трудно приходится рабочим Москвы и красного Питера, балтийским морякам, защищающим Кронштадт...

И всегда он - в гуще событий, неутомимый, энергичный, повсюду поспевает. Молодежь села выбирает его своим вожаком, а в конце 1922 года Ленинский горком комсомола направляет в Витебскую губсовпартшколу. Начинается новый этап в его жизни. Очень ответственный, напряженный, когда взрослел и мужал не по годам быстро.

В 20 лет он уже председатель Хотинского комитета бедноты. Гнетет его, болью отзывается в душе разруха. Пустыми глазницами смотрит из каждого двора нищета, бесхлебица. Не хватает самого простого - спичек, керосина, гвоздей. Обыкновенный плуг, деревянная борона - на вес золота.

"Где взять, где раздобыть? В амбарах - ни шиша, а как с семенами будем, Михайлович?" - идут к нему с бесконечными вопросами односельчане. Самых неотложных дел - невпроворот! Голова идет кругом...

Даже трудно понять, как одолел все это, как выдержал на своих, тогда еще не окрепших плечах. А теперь вот новое, еще более страшное испытание обрушилось на его поколение, на всю страну. Враг коварен, жесток, вооружен до зубов. Почти весь арсенал Европы работает на его военную машину.

Не спится Доватору, хоть и коротка летняя ночь. Многое успел перебрать в памяти, взвесить под перестук колес, пока стремительный рассвет настиг своим первым лучом уходящий к фронту воинский эшелон. И не было в этих размышлениях ни тени сомнений за каждый прожитый день, за каждый сделанный шаг, за каждое принятое решение. Нет, не напрасно в 1924 году связал он свою судьбу с кадровой армейской службой. Крепкую выучку успел пройти.

...Утро, знойное и яркое, занималось широко и властно, когда эшелон, притормаживая и подолгу останавливаясь, подходил к Днепру. В вагоне уже никто не спал. Переговаривались тихо, больше молчали, каждый напряженно думал о своем заветном. По всему чувствовалось приближение боевой обстановки, того рубежа, с которого отсчет времени начнет укладываться в совсем иные категории: болью утрат, гибелью товарищей, уходящих навстречу врагу в кромешный ад боя.

Голубое небо над эшелоном вдруг оказалось вспоротым черными силуэтами "юнкерсов". Вражеская эскадрилья пикирующих бомбардировщиков со страшным завывающим гулом шла в атаку на цель. Где-то рядом прозвучали команды: "Воздух! К бою! В укрытие!" Захлебываясь, строчили пулеметы, ухали зенитки. От разрывов бомб вздрагивала и стонала земля. Все вокруг окуталось огнем и черным дымом. А "юнкерсы" не уходили, цепко висели над мостом и эшелоном...

"Вот и встретились, зверюги! - зло подумал Доватор, скатываясь по железнодорожной насыпи вниз, следом за соседями по купе капитанами Антоном Ласовским и Андреем Картавенко. - Мы еще побачим, кто кого! Долг платежом красен", - и почувствовал, как на зубах захрустел песок. Завихрилось, померкло раннее утро...

Экран вспыхнул ярким светом. Кончилась лента, а ребята, словно завороженные увиденным, долго еще не могли проронить ни слова.

Глава одиннадцатая

КИРПИЧ В ПОРТФЕЛЕ

То, что Казик рассказал Шурке о черепахе, увиденной на балконе у соседа, произвело на Протасевича большое впечатление. Ведь ни он, ни Казик ничего не знали о том, что рассказывал Агей Михайлович о кибернетике во время прогулки семиклассников на речном трамвае.

– Не выдумываешь? Неужели сама двигалась на свет? - допытывался Шурка.