Всеобщее воскрешение мертвых начнется с жертвы, для которой Саошьянт (Спаситель), сын Заратуштры с помощниками-праведниками (15 мужчин и 15 женщин) убьют быка Хадайоша. Зороастр же родился в VII-м столетии до Р. Х на Урале (точнее 660-583 гг. до н. э.) В возрасте тридцати лет Зороастр удостоился Откровения и в продолжение последующих десяти лет имел семь видений, семь созерцаний Ормузда и архангелов. Затем пророк выдержал искушение со стороны карапа, принявшего женский образ Спендармат, и нападения со стороны сил зла. Наконец, приобрел первого ученика-приверженца, своего двоюродного брата Майдхай-Маонха.

Позже будет двор Виштаспы, заточение в темницу, чудесное спасение пророка, полное обращение в маздеизм царя Виштаспы, пришествие трех архангелов-вамшаспендов, многочисленные обращения в Индии, Иране и среди греков, кстати, последователем Зороастра был и Пифагор, о чем забыл упомянуть в "Шах-намэ" Фирдоуси, зато дал блистательные сцены священных войн.

В день Кхур месяца Артавахшито, достигнув возраста 77 лет и 40 дней, Заратуштра принял в своей молельне мученическую кончину от меча турка Турбаратура. Но зороастризм не умер вместе со своим основателем. По свидетельству Диогена Лаэртского (11-111 вв. н. э), непрерывная цепь преемников - магов тянулась аж до поражения персов во время нашествия Александра Македонского. До сих пор священное пламя поддерживают жрецы Авесты в храме огнепоклонников в Бомбее и Гуджарате.

В апокалиптическом видении перед Зороастром развернулась вся будущая история его религии. Семь ветвей дерева, выросшего на его глазах, символизируют не только золото, серебро, сталь и железо новых исторических эпох, но и новые религии, эпохи вер, среди которых иудейство, буддизм, ислам и христианство.

Передергивая ради красного словца, замечу, что Зороастр - Магомет (Моххамед) индоариев. Понятное дело, живший задолго до Магомета.

VIII

Ключ сильнее замка. Работа работой, но ещё больше хочется свободы, хочется излишеств, хочется любви и ласки. Ну и что ж, что до весны ещё далеко, что только-только отгорела лиственным пожаром осень, что наступила зима, вялотекущая как орз (острое респираторное заболевание). Снега в городе не было, как не было его и за городом, так, какая-то грязноватая кашица под ногами.

Я вышел из метро к кинотеатру "Россия" и медленно двинулся к памятнику неутомимого дуэлянта и картежника. Рядом со мною с той же скоростью вышагивала эффектная блондинка. Её кофейного цвета дубленка была распахнута, шарф сбился набок, оголив безупречную шею. Голова была непокрыта, и светлые вьющиеся волосы образовали пушистый нимб. Порыв ветра донес аромат её духов. Нет, решительно нельзя было противиться зову весны в середине декабря.

– Извините, вы не к Пушкину на свидание поспешаете?
– хрипло выдавил я первое, что пришло на ум, и искательно улыбнулся.

– Нет, к Чайковскому. Между прочим, иду на занятия в консерваторию.

– А можно мне вас проводить? Я в ту же сторону, представьте, в антикварный, около Дома медика. Кстати, позвольте представиться, я журналист и решил взять у вас интервью. Вы не против? Меня зовут Миша, а вас?

– Вера. Но для интервью я, думаю, плохая кандидатура.

– А кто вы по знаку Зодиака?

– Козерог, а вы?

– Телец.

– Господи, опять телец совершенно не совпадаем.

– У каждого правила свои исключения. Надеюсь, мы таки не будем бодаться по дороге. Я вам заранее уступаю.

– Что вы имеете в виду?

И я неожиданно для самого себя смутился и замолчал. Словно кончился запал или завод. Да, собственно, Вере и не нужен был мой ответ. Она шла по-прежнему рядом и изредка лукаво на меня поглядывала.

– Никогда не думала, что журналисты так быстро выдыхаются, - сказала Вера, зажмурилась на мгновение, сморщила аккуратный носик и чихнула; а затем продолжила рассказ о том, что ей необходимо быстро-быстро отзаниматься с педагогом (она была пианисткой) и следовало спешить в больницу, к отцу, у которого подозревают инфаркт.

Вера Важдаева, так звали мою спутницу, вернее, Вера Васильевна Важдаева (и сердце мое захолонуло, я-то прекрасно знал, хоть и не был знаком лично, писателя Василия Важдаева, автора замечательной "деревенской" прозы, друга Солженицына; в то время ряд инсценировок по его романам "Деревянные голубки" и "Леший" шли с аншлагом в самых престижных театрах. Я спросил, было, не дочь ли она того самого Важдаева, писателя?

Вера только рассмеялась и, продолжая рассказывать что-то из учебной жизни, незаметно протащила меня за собой по Тверскому бульвару.

– Конечно, вам, журналистам, легко, вы занимаетесь любимым делом, и вам ещё за это платят. А вот наши педагоги всерьез подумывают о забастовке. Им ведь уже второй год не платят зарплату. А, между прочим, кабинет ректора уже третий раз за год ремонтируют и опять всю мебель сменили. Вот бы вы взяли да и написали статью на эту тему.

Вера была возбуждена, солнце играло тенями на лице, совершенно его не портя. А я шел, как приклеенный.

– А вы, Вера, идеалистка, причем с большим налетом романтики, перебил, наконец, её я и попытался взять под руку. А вот давайте без рук. И не идеалистка я, просто надо когда-то всей стране жить по закону. Иногда мне хочется все бросить, уйти в монастырь, отказаться от столичных удобств, но когда вспоминаю, что надо выхаживать отца и потом мать нельзя бросить, она этого не переживет, и я снова впрягаюсь в привычный хомут.