Так рассказал Кольке Захарыч. (Рассказ идет на изображение). И эту трагическую сцену, конец ее, остановила рука художника - Кольки...

Долго стоял Захарыч над работой Кольки... Не проронил ни слова. Потом повернулся и пошел к окну. И тотчас вернулся.

– Хотел пойти выпить, но... не надо.

– Ну как, Захарыч?

– Это... Никак...
– Захарыч сел на лавку и заплакал - горько и тихо.
– Как они его... а! За что же они его?! За что?.. Гады они такие, гады.
– Слабое тело Захарыча содрогалось от рыданий. Он закрыл лицо маленькими ладонями.

Колька мучительно сморщился и заморгал.

– Не надо, Захарыч...

– Что "не надо"-то?
– сердито воскликнул Захарыч, и закрутил головой, и замычал.
– Они же дух из него вышибают!..

Колька сел на табуретку и тоже заплакал - зло и обильно.

Сидели и плакали.

– Их же ж... их вдвоем с братом, - бормотал Захарыч.
– Забыл я тебе сказать... Но ничего... ничего, паря. Ах, гады!..

– И брата?

– И брата... Фролом звали. Вместе их взяли. Но брат - тот... Ладно. Не буду тебе про брата. Не буду.

Чуть занималось светлое утро. Слабый ветерок шевелил занавески на окнах...

По поселку ударили ранние петухи.

Тут вышла из-за перегородки жена Кольки, Нинка. Заспанная и недовольная.

– Людям на работу с утра, а они толкутся всю ночь, как... эти...

– Чего ты?
– попытался воздействовать на жену Колька.

– Да ничего! И нечего по ночам сюда шляться. Пить-то и одному можно... А других подговаривать... учителя вроде бы так и не делают.

– Нинка!..

– Не ругайся, Николай... Не надо...

Захарыч, к удивлению Нинки, вылез в окно и ушел.

Как-то Матвей поздно ночью завернул к дому Кольки... Стукнул в окно.

Колька вышел на крыльцо.

– Ты чего, дядя Матвей?

– Так...

Сели на приступку.

– Как оно?
– спросил Матвей.

– Да так... Ничего.

Помолчали.

– Вынеси гармонь, сыграй чего-нибудь.

Колька удивленно посмотрел на председателя.

– Ну, што, лень, што ли? То всю деревню ходил булгатил...

– Счас вынесу.

Колька принес гармонь.

– Какую?

– Ну... какую-нибудь, какие по ночам играл.

Колька заиграл "Ивушку".

И тут в дверях выросла Нинка... В спальной рубахе, босая.

– Чего эт - ночь-заполночь разыгрались тут!..

Колька перестал играть.

– Людям спать надо, а тут... Нальют глаза-то и ходют... Колька, иди спать!

– Ты што это, Нинка?
– удивился Матвей.
– И двух недель не живешь с мужем, а уж взяла моду ворчать, как карга старая. Бесстыдница ты такая!.. Што же дальше будет?

– А нечего тут...

– Чего "нечего"? Дьяволы злые. Молодая ишо, радоваться бы надо, а ты уж как бы поядовитей слово из себя выдавить. Кто это тут глаза налил? Ну?

– И нечего тут...

– Заладила, ворона... Тебя ж, Нинка, любить надо, а где тут! Душа не повернется - так-то будешь. Не бери пример с наших деревенских дур, которые только и знают, что всю жизнь лаются... Будь умней таких. Жизнь-то - всего одна, и та, не успеешь оглянуться - к вечеру уж. И тут тянет человека оглянуться... Вот и оглядываются - каждый на свое. Не надо, Нина, штоб душа ссохлась раньше времени... Не надо.

Нинка хлопнула дверью, ушла в дом.

– Ты, Колька, не давай ей особо язык распускать...

– Ругаться, что ль, с ней?

– Да не надо бы ругаться-то... Хоть ты умней будь, втолковывай почаще...

– Играть?

– Давай.

Колька заиграл опять "Ивушку". Вяло как-то... И Матвей слушал вяло. Потом он сказал:

– Ладно, не надо. Всему, видно, свое время.

Посидели молча. Закурили.

– Игрушки-то свои делаешь?

– Делаю.

– Ну и делай, не слушай никого, ну их к дьяволу. Глянется - делай. А то указчиков много найдется... Посплетничают, позубоскалят - и думают: они хорошие. Клади на всех...

Колька засмеялся.

– А сыграю я, дядя Матвей!

– Валяй.

И Колька заиграл веселый мотив...