Поезд уже трогался. Гурский полез в вагон и повернулся к Лопатину, стоя на верхней ступеньке.

–  А поллитровки ты достоин?
– спросил Лопатин, идя рядом с вагоном.

–  Вп-полне достоин, но у тебя ее нет...

Лопатин вытащил из кармана шинели бутылку и, продолжая идти рядом с вагоном, протянул ее Гурскому.

–  Оказывается, я просто п-пошляк. Предавался словесному блуду, вместо того чтобы молча выпить с тобой. Но я накажу себя и п-привезу ее обратно нетронутой...

Поезд уже набирал ход, Лопатин отстал на полвагона, когда Гурский высунулся и крикнул:

–  Если мама поместит тебя в моей к-комнате, а сама будет спать в п-проходной, не спорь с ней. И вообще не спорь с ней, п-потому что она лучше нас с тобой знает, что надо и чего не надо делать.

Поезд шел все быстрее. Молодая женщина, бежавшая за вагонами и кричавшая что-то свесившемуся с подножки лейтенанту, чуть не сбила с ног Лопатина, а потом сам он чуть не столкнулся с другой женщиной, заплаканной, неподвижно стоявшей посреди перрона с бессильно опущенными руками.

И подумал о том, о чем обычно старался не думать, - что и эта женщина, обессиленно стоявшая на перроне, и та, все еще продолжавшая бежать за вагонами, и он сам, и все они вместе, и каждый в отдельности могут уже никогда не увидеться с теми, кто уезжает сегодня в Ленинград на этой, так непохожей на довоенную, "Красной стреле". br>

12

За те пять дней, что Ксения провела в Москве, добывая, как она говорила, пьесу для театра, Лопатин виделся с ней еще два раза.

Первый раз - после того, как, переночевав у Гурского, понял, что все равно неизбежно надо идти к себе на квартиру, потому что накануне вечером, кроме тетради и пол-литра водки, не взял ровным счетом ничего, даже запасных очков.

Съездив, как приказал редактор, с утра в госпиталь и сделав рентген грудной клетки, по словам врачей достаточно благополучный, чтобы при желании считать себя практически здоровым, он прямо из госпиталя позвонил домой.

Ксения, как он и ожидал, к телефону не подошла. Было одиннадцать утра, и она, наверное, бегала по Москве. Все складывалось как нельзя лучше, и он по дороге из госпиталя в редакцию решил заскочить домой на редакционной "эмке", побросать веши в чемодан и сразу же закинуть его к Гурскому.

Но Ксения оказалась дома и была в том холодно-враждебном настроении, которое он хорошо знал и которого в былые времена у нее хватало на два и даже на три дня, вплоть до очередного бурного объяснения, слез и всего последующего.

Сейчас во всем этом не было никакого смысла, но привычка брала свое.

–  Извини, не думал, что застану тебя. Я звонил. Никто не ответил.

–  Телефон твой, а не мой. Я не подхожу к нему.

Насчет телефона она, конечно, сказала неправду. Наоборот, скорей всего, решила остаться на эти дни здесь потому, что в комнате у ее нынешнего мужа, помнится, не было телефона. Но само по себе для начала ссоры это звучало неплохо. Сказать в ответ что-нибудь про телефон значило ввязаться с не в спор, и Лопатин промолчал, прошел в кабинет и стал собирать вещи.

–  Все-таки решил скитаться по чужим квартирам, - сказала Ксения в открытую дверь его кабинета, пока он собирал чемодан.
– А я-то думала, у тебя хватит ума понять, что вчерашний разговор больше не повторится.

Лопатин продолжал молча собирать чемодан.

–  Я сегодня с утра подумала, - по-прежнему через открытую дверь сказала Ксения, - что, наверно, ради твоего удобства мне следует перебраться туда, к Евгению Алексеевичу, но потом решила не потакать тебе - с какой стати? Это ведь ты, а не я, не можешь пробыть пять дней в одной со мной квартире. Так ты и скитайся, раз тебе это правится. Достаточно я терпела твой характер, пока жила с тобой, теперь у меня на это нет ровно никаких причин. Ровно никаких причин, - повторила она еще раз, когда он уже вышел из кабинета с чемоданом в руке.

–  Разумеется, - миролюбиво согласился он и двинулся к двери.

–  Не забудь запереть свою комнату, а то потом окажется, что у тебя что-нибудь пропало, сам же куда-нибудь засунешь и забудешь, а я буду виновата.

Он ничего не ответил и открыл наружную дверь.

–  Может быть, ты скажешь мне хотя бы до свиданья?

–  Конечно. Как раз и собирался это сделать. До свиданья!

И не успел закрыть за собой дверь, как Ксения сама с треском захлопнула се изнутри.

Таким было их утреннее свидание, после которого он никак не ожидал еще одного, но оно все-таки произошло, и тоже утром, в день отъезда Ксении.

Откуда она узнала, что он живет у Гурского, он так и не выяснил. Очевидно, звонила в редакцию и кто-то сказал ей.

–  Василий Николаевич, вас просит к телефону какая-то женщина, приоткрыв дверь в комнату, где он спал, сказала Берта Борисовна.
– Я сказала ей, что вы еще спите, но она сказала, чтобы я вас разбудила. Она сказала, что вы будете жалеть, если я вас не разбужу.

–  Раз буду жалеть, сейчас подойду.

Натянув брюки и надев на босу ногу шлепанцы Гурского, он вышел и взял трубку.