Парус стоял под прямым углом к нашему курсу.

– Нет смысла передвигать гайдроп, чтобы парус повернулся, - сказал я.
– Все равно при таком слабом ветре курс не изменится.

Туман ограничивал видимость примерно двумя километрами. Солнце скрылось, без хронометра и компаса мы не смогли бы даже определить в какой оно стороне. Мы заключили, что туман - или облако - простирается в высоту самое малое до пятисот метров. Шар впитал удивительно много влаги.

Около половины второго аэростат замер на месте. Время от времени тянуло слабым ветерком с зюйд-зюйд-веста, но он не мог сдвинуть "Орел".

Наша одежда намокла, словно мы очутились в бане.

– Стоять на месте отвратительно, - сказал я.

– Конечно, - согласился Нильс Стриндберг - Навигаре нецессе эст.

Ровно в два часа ночи мы разбудили Андре.

– Где мой чемодан?
– спросил он.

– Здесь нет никаких чемоданов, - ответил Стриндберг.

– А твой халат остался на борту канонерки его величества короля, добавил я.

Андре прислонился к приборному кольцу.

– Стакан воды.

– Здесь на борту худо с водой, - сказал я.
– Пожалуй, это упущение. А стаканов и вовсе нет. Можем предложить тебе либо сухого песка либо одну из оставшихся бутылок пива. И всю влагу, которая капает с сети, такелажа и стропов.

Я откупорил бутылку, Андре жадно прильнул к горлышку. Стриндберг сделал небольшой глоток, я глотнул еще меньше и вернул бутылку нашему начальнику.

Андре прошелся несколько раз по тесной палубе-крыше гондолы. Посмотрел вниз на льдины и разводья, попытался отыскать солнце во мгле.

– Вот наше место, - сказал Стриндберг вручая ему бумажку с координатами, определенными с той точностью, какую допускала обстановка. Ветер западный, слабый, мы стоим на месте.

Андре отправил нас вниз, в гондолу, и задраил люк в крыше. Мы устроились поудобнее, Стриндберг закрыл оба окошка, стало почти совсем темно. Было холодновато, и мы накрылись одеялом.

– Откуда оно?
– спросил я

– Предусмотрительный доктор Лембке бросил его в гондолу, когда ее крепили к шару в эллинге.

– Что ты думаешь об этом штиле? Может быть, мы очутились в центре циклона, который смещается на восток? Как по твоему? Не ждут ли нас по ту сторону центра циклона северо-западные ветры?

– Кто его знает?
– зевнул Стриндберг.

Даже при легком юго-западном или западном ветре мы меньше чем через неделю достигли бы сибирских берегов.

Безбрежные тундры северной Сибири всегда дразнили мое воображение. Великие реки Обь, Пур, Таз, Енисей, Пясина и так далее. Похоже на детский стишок.

Но штиль мог смениться и сильным южным ветром, который понесет нас до полюса и дальше, к арктическим равнинам Канады или нагорьям Аляски.

– Если подует южный ветер, - сказал я, - надо будет удлинить и два других гайдропа тоже. Без этого нельзя. Понадобятся три гайдропа, чтобы, используя их тормозящее трение о лед и воду, управлять шаром при помощи паруса и взять курс на полюс. При попутном ветре и при солнце мы могли бы тогда суток за десять достичь Американского материка. Предположим, продолжал я, - что подули сильные южные ветры. Мы идем на север. Достигли полюса и сбросили полярный буй со шведским флагом. И продолжаем полет в том же направлении. Но в одно мгновение южный ветер превратился в северный, и наш северный курс сменился южным. Представляешь себе?

Стриндберг ничего не ответил. Он спал.

Царила полная тишина, лишь гондола поскрипывала от шагов Андре и глубокого, спокойного дыхания Стриндберга.

Туман, облака, сырость, капающая влага испортили мне настроение. Толкуя о полярном перелете, Андре всегда упирал на круглосуточное яркое солнце, постоянную температуру и значение этих факторов для дальности полета шара.

Я не мог припомнить чтобы он хоть раз говорил о тумане и влаге.

Зато я отчетливо помнил, что эти вещи неизменно фигурировали в выступлениях критиков Андре как в Швеции, так и за рубежом.

Послышался характерный звук тросов, скользящих по воде. "Орел" снова тронулся с места.

12 июля мы проснулись в начале восьмого и поднялись наверх через палубный люк.

– Сейчас стоим на месте - сообщил Андре - Но мы прошли не меньше морской мили.

– На какой высоте?
– спросил Стриндберг.

– Двадцать-тридцать метров.

– Курс?
– поинтересовался я.

– В основном западный.

Облако - или туман - стало плотнее Мы отчетливо различали ледяные глыбы под нами, но горизонтальная видимость не превышала тысячи метров.

Балластные тросы покоились на льду и воде, и шар опять развернулся так, что паруса очутились с наветренной стороны.

То и дело проглядывало солнце, пелена облаков явно редела.

С помощью превосходного универсального инструмента Глеерупа мы со Стриндбергом сумели несколько раз определить наши координаты.

– Аэростат неправильно сконструирован, - сказал я.
– Вернее, гайдропы и балластные тросы размещены не так, как следует. Гайдропы укреплены слишком близко к центру шара, их надо было отнести подальше от паруса. А балластные тросы привязаны к строповому кольцу под самым парусом, тогда как их нужно было подвесить в противоположной стороне. Ведь у шара есть и нос, и корма, хотя он круглый. В итоге, как только балластные тросы ложатся на лед или воду, шар поворачивается на девяносто градусов, и паруса, которые должны им управлять, перестают работать.