Так, подумал я, это, видимо, и есть то, что в энциклопедии названо "эмоциональной тупостью". Вот нищий в инвалидной тележке едет по вагону, раньше хоть мелкие мысли, но возникли бы, а сейчас никаких. Раньше то давал денег, то нет, по настроению, но было же какое-то настроение!
– а сейчас абсолютно все равно. Я пошевелился, опытный нищий тут же понял и шустро покатил ко мне, толкая колеса руками. Камуфляж, бритая голова, маленькие темные глаза, лицо длинное, на щеке шрам. Выражение лица, конечно, скорбное, но без нажима. Я решил, коли уж нет у меня эмоций своих, подпитаться чужими. Достал бумажник, залез в него и вынул все, что было. Не так уж много, но, в общем-то, кто-то такие деньги за месяц зарабатывает. Я хотел увидеть чужую радость.

Нищий благодарил, прижимая руки к груди, и что-то бормотал: "...кровь лил... недаром... спасибо... не забуду... есть люди!" - и посматривал на двери, опасаясь, что я передумаю. Поезд дошел до станции, двери открылись, он еще раз наскоро что-то пробормотал и выкатился. Никакой радости, никакой эмоциональной подпитки я не получил. Сожаления об утраченных деньгах тоже не было. Ничего не было.

Красавица смотрела на меня и улыбалась. Мне захотелось, адаптированно выражаясь, заговорить с ней. Потому что, если объяснить полностью, чего мне хотелось, то это будет страницы на две. Со всяческими подробностями. (На самом деле мне этого не хотелось - ни заговорить, ни подробностей. Никогда ни с кем не заговаривал на улице, в метро, в магазине, в общественных, то есть, местах: не хватало здоровой наглости. Но именно поэтому и захотелось потому, что не хотелось, и потому, что раньше этого не делал.)

Пока я собирался, красавица вдруг сама сказала:

– Лучше бы мне дали!

– Да он пьяный!
– объяснила ей подруга, которая сидела рядом и на которую я до этого не обращал внимания. Какие-то щеки.

– Ошибаетесь, я трезв. Просто люблю делать добро. Вам нужны деньги?

В вагоне, в нашем конце, совсем уже никого не было, и я говорил без стеснения. Красавица улыбалась. Что-то было в ней провинциальное.

– Всем нужны деньги, - сказала она.

– Позвоните, дам, - спокойно сказал я ей, протягивая визитку.

– Ага, знаем!
– сказали щеки.

– Что вы знаете?

– Да всё, за что вы деньги даете!

– Я даю их просто так. Хобби такое. Увлечение.

А красавица, улыбаясь, читала визитку.

– Издательство... Книжки печатаете?

– Да.

– Про любовь или детективы?

– Про все.

– Это хорошо. Спасибо.

– Вот и славно. Там домашний есть, звоните лучше по нему, - сказал я, вставая: была моя станция.

0

Ну вот, а теперь история. Начало. Нулевая отметка, как говорят строители.

Я пришел к сыну Валере, сын Валера встретил меня приветливо, но не радостно, поглядывал на часы. Я обратил внимание на то, что в квартире необычайно чисто, убрано, все на своих местах. Впрочем, он всегда любил порядок и очень раздражался, если в его комнате случалось что-то переставить, передвинуть, переложить без его ведома. Мы с Ниной нарадоваться не могли на черту, столь необычную для мальчика, да еще современного: большинство наших знакомых сетовали на безалаберность и неопрятность своих детей. И оно понятно: мы-то в советское время росли, когда то малое, что с трудом добывалось, хотелось хранить и содержать в идеальном порядке, а для них все окружающее - данность, среда обитания, не стоящая лишнего внимания и заботы. И одевался Валера с малолетства очень аккуратно. И для учебников покупал специальные обложки, чтобы книги не трепались...

Я сам своей глупой шуткой о том, что Валера, возможно, приводит не девушек, накликал неожиданные мысли. Эта любовь к чистоте и порядку... Довольно мягкие, даже, можно сказать, изящные движения: Валера высокий, большой, красивый, но при этом умеет быть плавным и неспешным... И голос у него высоковат... Правда, этим высоким голосом он не раз покрикивал на нас с Ниной с жестами не плавными и не изящными, что не утешает... И пахнет от него чуть ли не духами - или просто такая пахучая туалетная вода? Мне даже показалось, что у него ресницы темней обычного, будто подведены, и губы ярче, будто подкрашены. Интересно, как Нина отнесется к тому, что мои дурацкие пророчества сбылись? А как я сам отнесусь?

– Что нового?
– спросил я.

– Ты по делу?
– ответил Валера вопросом на вопрос, не вменяя себе в необходимость быть вежливым.

– По делу.

– По какому? Ты извини, просто ко мне скоро придут.

– Дело важное: пообщаться. Кофе угостишь?

– Запросто. Но у меня десять минут, извини. Ты бы позвонил вообще-то.

– Я хотел с дороги, батарейка в телефоне села. Кого-то ждешь?

– Я только что сказал.

– Да, извини. Старость, память дырявая.

Валера торопливо готовил кофе. Но не растворимый все-таки, он презирает растворимый кофе и тех, кто его пьет. Следовательно, он не хочет презирать своего отца. Уже обнадеживает. А я все оглядывался исподтишка. Подглядывал. Уличал. Одет Валера просто: джинсы и футболка, но футболка очень уж обтягивающая, что пристало скорее девушке, чем юноше. Ногти матово поблескивают: не маникюр ли? На окне занавески появились нежного голубого оттенка. Черт побели, что же делать, если - оно самое? Как отнестись? Что сказать?*

– ---------------------------------------------------------------------

* Перечитывая, заметил занятную опечатку. Черт побери, конечно, а не черт побели, просто Р и Л расположены на клавиатуре близко. Я пишу очень быстро, но двумя пальцами, отсюда и опечатки, некоторые бывают очень интересными, даже многозначительными. Можно целое исследование на эту тему сочинить. На тему невольной адаптации пальцами старых слов и извлечения из них новых смыслов.
– А. А.

– ---------------------------------------------------------------------