Алекс удивленно выпятил нижнюю губу:

– А где ее нет ? Она, как гидра: отрубаете одну голову, вырастает другая...

За обедом он чувствовал, что его внимательнейшим образом разглядывают. Правда, всякий раз, когда он мог поймать их взгляд, и отец, и мать делали вид, что посмотрели на него случайно.

Сергей Петрович налил в рюмки водку. Алекс героически выпил, но скривился так, будто проглотил ежа. Это тоже не способствовало обеденной оттепели.

Алекс бессовестно хвалил все, что ему подавали, но хозяйка дома на эту лесть не подавалась, и даже всадила ему легкую шпильку:

– У вас, наверное, правила хорошего тона имеют куда большее значение, чем у нас...

Он сделал вид, что это его нисколько не укололо. Успокаивал себя тем, что если бы он пригласил Анастасию к себе домой, то и там заподозрили бы, что все это неспроста, и атмосфера была бы точно такой же. Возможно, даже и вопросы.

После обеда отец Анастасии закурил и предложил Алексу. Но тот сказал, что не любит дыма, и спохватился только тогда, когда Сергей Петрович в расстройстве погасил сигаре ту.

Все складывалось не так, и вскоре после обеда он поспешил откланяться. Анастасия пошла его провожать. Разговор у них тоже не клеился. За глупости надо расплачиваться, думала она.

Но когда он почти неощутимым движением уткнулся ей в волосы и стал втягивать в себя ее запахи, она снова почувствовала, что под ногами у нее плывет земля...

Вернулась быстро, и тогда начался второй акт драмы.

– Анастасия !
– официально и с легкой толикой истеричности провозгласила мать, - Ты думаешь, что делаешь ?

– А что я делаю ?
– последовал не менее нервный вопрос.

– Кого ты привела ? Иностранца ? Израильтянина ?

– Могла бы и не приводить. Я - взрослый человек и решаю сама, что можно и что нельзя.

Отец не вмешивался. Мать смотрела на нее как когда - то в детстве, когда ей казалось, что Настя поступила против всяких правил. И дочь это заело:

– А чем тебе не нравятся израильтяне ?
– вспыхнула дочь.

Эта была вторая крупная ошибка

– Ты - действительно взрослый человек, но рассуждаешь, как ребенок. Он иностранец, ты забыла ?! Что из всего этого получится ? Что - нибудь серьезное? Да ни в жизнь ! А ведь тебе вот-вот - двадцать семь...

Дочь молчала, и это ее подстегнуло.

– Ты должна думать о себе. Ты - русская, что ты там в этой стране евреев будешь делать ? Или, может, он согласится ради тебя бросить свой Израиль ?

В голосе матери слышался сарказм.

– Между прочим, чтобы ты знала, мама, у них в Израиле тоже есть конная полиция...

Мать даже руками всплеснула:

– Смотри, куда зашло! Ты о чем говоришь?! Слышишь, отец? "Конная полиция..." А жить как будете? На два дома ? Неделю там, неделю здесь ? А кто дети у тебя будут? Здесь - евреями или там русскими ? Там ведь национальность по считается по матери, а не по отцу...

Все, что говорила мать, было правдой, и наверное, поэтому вызывало такую боль. Ведь сама Анастасия от себя все такого рода вопросы инстинктивно отталкивала. Мать же - вот она логика человека в возрасте под пятьдесят !
– все сознательно обнажала и обостряла.

– Один раз ты уже обожглась ? Помнишь ? Я ведь тебе говорила:" Влюбилась? Не рвись замуж!" Чего в огонь лезла - то ? В семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили...

– Ну, ты, мать, все границы перешла !
– вмешался до сих пор молчавший отец.
– Этак ты далеко приедешь...

Он не на шутку рассердился.

– Уже приехала, - мстительно бросила Анастасия.
– Ты-то не знал, что она тебе себя любить позволяла...

И вдруг ее обожгло: а, может, знал и глаза закрывал?..

Сергей Петрович покрылся бураковой лиловостью. Когда через много лет совместной жизни вдруг из подполья памяти на чинают вылезать на свет взаимные счеты и обиды, семья, как корабль, садится на мель. И даже если его удается снять с нее, днище часто оказывается уже протараненным.

В матери эта чисто спортивная жесткость и готовность стоять на своем давала себя иногда чувствовать. Но обычно она как бы жила сама по себе в подкорке, за кулисами, а на сцене - на лице и во всем внешнем ее облике, как мастерски сделанная театральная декорация, играла ровная, спокойная и заботливая улыбка. Только такой характер мог позволить ей много лет сохранять звание абсолютной чемпионки в конном спорте.

Где - то внутри Анастасия была уверена, что спорт не только многое дал матери, но и многого ее лишил. Вначале - легкой беззаботности юности, затем - готовности уступать и прощать. Выскоблил в ней начисто природную ласку, не дал развиться незлому юмору и умиротворенности, наконец, отнял у нее способность дружить. В людях мать всегда почему - то видела не друзей, а соперников.

– Ты всегда делала то, что хотела, - с горечью бросила мать в спину уходящей Анастасии.

Чтобы обрести прежнее душевное равновесие, Анастасии надо было остаться одной. В личной жизни, увы, она чувство вала себя куда менее уверенно, чем в своей собственной профессии...