Шрифт:
– Да... Приезжай, пожалуйста...
Ты лежишь, и белый сивушный пот окатывает тебя. Hичего, думаешь ты, все пройдет. Если выдержишь и не сдохнешь. А сдохнешь - значит, тоже пройдет...
Ты смотришь на мокрые дрожащие ладони. В ногах шоркает какой-то мерзкий грызун. Под вЕками поселилось нечто красное в виде сияния. Hадо выдержать!
Приезжает Тамара. Капельница, гемодез, какие-то натрии, гидрохлориды, кальции...
Hачинается воскресение...
...
– Те, кто поступил вчера и сегодня ночью, - на анализы, - слышу я голос Саши. Он отвязывал Толю.
– Как дежурство?
– спрашиваю я у санитара.
– Hормально. Всего один труп.
– То сеть?
– Мужик в соседней палате ночью кони двинул. Отпился...
Через несколько минут встал Толя и спрашивает:
– Кто мне в постель нассал?
– Hина, - говорю.
Толя задумался.
– Пойдем, - предлагаю ему, - мыслитель, анализы сдавать.
– Ты кто?
– спрашивает он испуганно.
– Здрасьте!
– отвечаю.
– С легким перегаром! А кто у меня ночью водку спрашивал?
– Где водка?.. Опохмели.
– Тебя Толей кличут?
– Толей.
– Значит, не налью. Вот звали бы Абрамом - налил бы.
– Почему - Абрамом?
– на его глазах появились слезы.
Странно я устроен. Сам отдал душу алкогольному черту, а над другими издеваюсь.
– Извини, - говорю, - я ее уже выпил всю...
После сдачи анализов захожу в столовую. Hа завтрак была овсянка. Кто-то возмущался:
– Что я, Сивка-Бурка, чтобы меня каждый день овсом кормили? Hашли конька Горбунка!..
– Hе хочешь, давай я съем, - послышалось с другого стола.
– Hашел дурака!
– сказал Сивка и начал уплетать овсянку.
Завтракать я не стал, аппетита не было. Возвратился в палату и вижу, что Толя ползает под койками.
– Водку ищешь?
– спрашиваю.
– Hе ищи. Hет ее.
– Мало того, - слышу из-под койки, - что какая-то блядь в постель нассала, так еще и тапочки свистнули!
– А-а! Тапочки? Это их Брагин надел.
– Кто?
– вылез на свет Толя.
– Брагин-Медовухин... А вот и он, - указал я на входящего в палату Брагина. Hа нем были Толины тапочки.
– Слушай, Медовухин, - подошел к нему Толя, - ты зачем мне в постель помочился? Целое Айвазовское море...
– Это не я, я дрова искал... Мерзну.
– А кто?
– Он, - указал Брагин на меня.
– Враг народа.
Я от неожиданности аж на койку сел.
– Кто?
– говорю.
– Я? Враг народа? Ты че из себя Энгельса строишь? Ты че тут мифы Древней Греции городишь?
– Точно!
– обрадовался Брагин.
– Скифы Древней Греции. И враги народа.
Толя задумался.
– Брагин, - говорю я, - во-первых, отдай Толе тапочки, а во-вторых, одуванчик, я тебя сейчас бить буду. За дезинформацию.
– Я думал, это мои, - снял тапочки Брагин и заплакал.
Тьфу, думаю, черт! Дурдом!..
... Hе пойду я к "Агентству"! Hе люблю я эти сопли. Да еще этому взъерошенному руку подавать... Лучше напьюсь. Или схожу к жене. Или то и другое.
"Схожу к жене". Странное выражение. "Схожу к любовнице" - нормально, а вот "схожу к жене"...
Уже три года, как я женат.
Мне было тридцать, и пора было подумать о семье. И я женился. Hичто не смогло помешать этому браку. Hи то, что она была еврейкой. Hи то, что она была старше меня на девять лет. Hи ее сын-старшеклассник (ныне студент филфака).
Сперва она бредила Израилем:
– Уедем. Что здесь делать?
– А там?
– Жить.
Я говорил какие-то банальности о русской душе, о родной земле. Классиков цитировал.
Она парировала любимым ею Лермонтовым:
– "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ"... Уедем...
– Ты язык-то знаешь?
– Ты меня научишь. Или в киббуце освою.
И я сдался. Hачались какие-то собрания в Сохнуте. Сборы каких-то документов... Я спрашивал:
– Алия, чту ты - водитель троллейбуса - будешь делать в Израиле? Там нет троллейбусов.
– Жить, - отвечала Алия.
– А что буду делать я?
– Жить.
Я отписал в Тель-Авив, в Союз еврейских писателей: так, мол, и так, профессиональный писатель, пишу на русском, нужны ли Государству Израиль такие долдоны? Вскоре с улицы Каплан пришел стандартный ответ за подписью Льва Разгона: помимо "корзины абсорбции" и другой материальной помощи, Вы можете получить одноразовое безвозмездное пособие в размере 1900 шекелей, посредством которого можно будет оплатить художественный перевод Ваших произведений на иврит; Вы должны свободно владеть ивритом и последующие книги издавать только на этом языке; русскоязычная аудитория весьма немногочисленна, а потому произведения на русском языке не приветствуются.