Через час с четвертью они вернулись на поверхность. Ученик, как обычно, ждал у стартовой воронки, хотя погружение было внеочередное, неожиданное.

– Мне сказали... Я прибежал...

Он привычно осмотрел лапы Зверя, его веки, вошел в кабину и взглянул на показания приборов.

– Ходили больше часа. А километраж небольшой. Неполадки были? Останавливались?

– Нет, - нехотя сказал Человек.

– Как кожуха перегрелись. Как будто Зверь шел без фиолетового луча, своими силами...

Зверя отвели в ангар. Человек зашел к нему, как был, в своем алом рабочем комбинезоне, их оставили одних.

– Устал на обратном пути? Без луча вибрации?

– Нет.

На грубом панцирпом кожном покрове Зверя выделялись более светлые участки, свежие, подсаженные взамен поврежденных. Вот это большое пятно Зверь ободрал себе бок, когда они вместе продирались сквозь габбро и чуть не- погибли оба, когда Человек лишился левой руки. Эта серия мелких пятен проводили испытания на большую глубинность погружения, Зверь страдал, но терпел, не жаловался. Эта царапина - Человек еще только учился водить Зверя с помощью одной руки, сделал неверное, неточное движение...

– Вот так, - Человек прижался лбом к плечу Зверя, к жесткой медно-бурой коже.
– Вот так.

И тишина наступила в ангаре, никто не шевелился: ни Человек, ни Зверь. Обоим было больно.

Косые лучи солнца, проникая сквозь стеклянный потолон ангара, освещали что-то большое, грубо очерченное, неразборчивое, не то спящего носорога, увеличенного во много раз, не то просто огромную кучу кож, наваленных для просушки, а рядом с этой кучей, притулившись к ней, прижавшвсь лицом, плакал человек в алом комбинезоне. Однорукий седеющий человек, уже немолодой, очень одинокий, теряющий все лучшее, что было в жизни. Плечи его тряслись от рыданий, но ни звука не было слышно.

Время шло.

Щелкнуло реле Зверя.

– Тебе пора. Еще чертежи...

– Что?
– Человек выпрямился, провел ладонью по лицу.
– Чертежи? Да.

Уйти все-таки было трудно. Труднее, чем он думал.

Еще один, последний раз Человек зашел в кабину, где он знал столько трудных и счастливых часов. Потрогал правой рукой клавиатуру. Захотелось что-то взять на память. Что?

Он снял с крючка маленькое круглое зеркало, которое висело перед местом водителя и давало возможность видеть заднюю стену кабины. Теперь все. Человек ушел не оборачиваясь.

В комнате отдыха Ученик отстегивал ремни на комбинезоне Человека, распутывал трубки, предназначенные для присоединения к кислородному баллону, раздергивал крючки - Человеку было трудно самому снимать сложное снаряжение, управляться с одной рукой.

Ученик ползал где-то внизу, длинными руками ловко вытягивая шнурки из многочисленных дырочек, в которые они были продеты. Он никогда не путался в этом хитросплетении шнурков. Человеку видна была только его светлая макушка и узковатые подвижные плечи, обтянутые джемпером.

– Я давно хотел с тобой поговорить, - сказал Человек, - да все как-то... Мы были погружены все эти годы в доделки, преодолевали одно за другим частные препятствия, и недосуг было подумать об общем смысле нашей работы, о целях. Это моя вина, как твоего учителя. Недра земли до сих пор были недоступны для исследователя, гипотезы о внутреннем ее строении геологи и физики выдвигали, основываясь на косвенных признаках. Как ни странно, для человечества оказалось труднее познать глубины Земли, чем определить состав и температуру звезд, удаленных от нас на миллиарды миль. Но скоро все должно измениться.

Ученик снял комбинезон и разложил его на диване. Плоский алый человек - без лица, но с капюшоном - смирно лежал на диване, сверкая медными пряжками ремней, и слушал, что говорит учитель.

– Конечно, можно начинить подвалы нашей планеты взрывчаткой. Можно перенести туда, в подземную тишину, свары и дрязги человеческого общежитья, нагородить там границы, наставить заставы. Можно попытаться с помощью новых технических средств подавлять восстания и развязывать войны. Можно направить стрелу подземного удара на Страну Востока, Страну Свободы - ведь ветер опасных идей, как любит говорить Глава Государства, дует оттуда, тучи идут с Востока. Можно вообще к чертям взорвать наш маленький шарик, не так трудно. Но ученый обязан...

Ученик поднял на него невинные безмятежные глаза, сказал с пристойной грустью:

– Все это очень интересно, очень. Мне хотелось бы слушать и слушать, даже записывать, если вы позволите. Но как раз сегодня брат моей матери... золотой старик, наш любимый старый дядя...

– Заболел, конечно?

– Так неудачно сложилось, что...

– Иди, катись. Господи, да не сержусь я совсем, как будто я тебя первый день знаю, ты такой, какой есть. Нет, не сержусь, - сказал он и почти выпихнул Ученика из комнаты.