– Хватит, я устала, - ответил другой голос, голос Екатерины.

Теперь послышались шаги и неопределенное шуршание и снова шепот, но уже отдаленный, видимо, из прихожей. Скрежетнула металлическими язычками замков входная дверь, и опять, но на этот раз одиночные, шаги. Я пристально смотрел на дверь спальни, она открылась.

– Так, надеюсь, ты меня уже заждался?
– сказала Екатерина.

– Он не вернется?
– несмотря на ее развлекательное настроение, я тут же обратился с вопросом к ведьме.

– Вот что ты думаешь, то сразу же и происходит, Сережа, пришлось отдаваться на пеньке, - расхохоталась хозяйка спальни.

– Я спрашиваю, Остап Моисеевич не вернется?
– снова повторил я вопрос. Хохот Екатерины остановился, губы отпустили улыбку.

– Он уже насладился, я постаралась, - как-то снисходительно ответила Екатерина и тут же перешла на деловой тон, - ладно, пойдем кормить твоего толстяка.

Мы прошли на кухню. Я усадил Гришино тело на кухонный стул.

– А что он любит?
– спросила Екатерина.

– Откуда я могу знать.

– Ты что, его ни разу не кормил?

– Нет.

– С ума сошел, он же сдохнет.

– Ничего, ему голодать полезно, водичкой я его попаиваю.

– Спроси у него, что ему приготовить.

– Сейчас попробую.

– А что, он с тобой не общается, что ли?

– Почти нет. Мое сознание его сильно притеснило... Гриша, - обратился я к хозяину тела, - ты есть хочешь?

– Да, - послышался короткий ответ его чувств.

– А что бы ты хотел?

– Все.

– Ну что там?
– поинтересовалась Екатерина, поджидая конец моего внутреннего диалога.

– Все в порядке, все, что ты приготовишь, съест, - будто отчитался я перед Екатериной.

Екатерина разогрела суп, налила полную тарелку и поставила ее передо мной, а я подумал: "Как будет лучше, есть самому, либо уступить правую руку Грише? Нет, вначале попробую я сам ".

– Запах чувствуешь?
– спросил я у председателя кооператива.

– О-о-о, - утомительно простонал Гриша, - классно пахнет.

Тогда я начал есть: абсолютно никакого вкуса я не ощущал, мне был безразличен процесс трапезы, все это выглядело так, словно я был сторонним наблюдателем, но Гриша волновался.

– Послушай, Сатана, ты не мог бы глотать побыстрее? А мясо в тарелке есть?

– Есть, приличный кусок.

– Я очень люблю мясо вперемешку с супом.

– Ну что я, в тарелку руками, что ли, полезу? обозлился я, но все-таки уважил Гришу.

– А-а!
– заорал Гриша.
– Ты мне обжег пальцы, видимо, в этот момент хозяину тела каким-то образом удалось овладеть ощущениями кожи своего тела, ибо внутренности Гриша чувствовал сам. Кожу я взял на себя с самого начала, чтобы случайно не повредить земное тело председателя кооператива, увлекшись чем-нибудь своим, и даже не обратить на это внимание, потому что Гришино, как я понял, общение со мною возникало по моему желанию, а это означало, что Гриша вовсе не спал, а просто не мог докричаться до меня, пока я сам не хотел его услышать.

– Извини, я не хотел, - тут же ответил я на Гришин крик.

– Дай, я сам буду есть!
– свирепо, но боязливо сказал Гриша, и я решился: мне стало жаль председателя.

Осторожно я вытащил лучик моего воображения из правой руки хозяина тела, и тут же Гриша начал ощупывать свое лицо этой рукой.

– Господи, у меня уже борода отросла, - сказал он.

– Не борода, а щетина, - поправил я его, - мне некогда было бриться.

– Дай мне ложку, где ложка?
– заторопился Гриша.

– Она на столе, - подсказал я и все-таки помог левою рукою: медленно опустил Гришину правую руку на стол, и кисть этой руки тут же загробастала деревянную ложку - все это выглядело довольно забавно.

Когда Гриша наелся, я снова овладел его телом и мы вместе с Екатериной возвратились в лесную комнату.

– Что это под ногами колется? Сатана, ты меня затащил в лес? Мы за городом? Что ты хочешь делать? Не убивай меня, Сатана.

– Ну вот: ты еще скажи - "я тебе пригожусь".

– Сатана, я тебя честно прошу - не убивай, а?

– Ладно, Гриша, помолчи, сейчас самый ответственный момент наступит.

– Господи, спаси!
– завопил председатель и удушенно смолк.

– Ну что, мне уже пора, - обратился я к ведьме.

– А который час?
– поинтересовалась она, поглаживая Фильку, пригнездившегося у нее на коленях, сама Екатерина сидела на пеньке, я же стоял поодаль у зарослей, на краю, если так можно выразиться, поляны.

– Около двенадцати.

– Мы его свяжем?
– спросила Екатерина.