Де Кинью застыл с вонзенными в птицу зубами. Де Бурви с трудом разлепил свои брови.

–  Это отвратительно!
– сказал маркиз.

Де Кинью жестом подтвердил, что придерживается столь же благородной точки зрения.

–  Может быть нам отказаться, пока не поздно, иначе мы навеки обесчестим наши имена?
– задумчиво спросил предводитель.

Несколько тяжелых вздохов было ему ответом.

–  Но тогда...
– начал было де Бурви, но продолжать не стал, слишком хорошо всем было известно, что их ждет "тогда". Положение всем представилось настолько безвыходным, что у них пропал аппетит.

Де Созе, как и положено предводителю, начал придумывать выход из безвыходного положения.

–  Но, судари мои, если вдуматься, приравнивать нас к палачам все же не слишком обоснованно. Палач расправляется с беззащитным, а иногда и со связанным противником. Что же наш Рено? А он будет не только освобожден от всяческих пут, но в руках у него будет к тому же меч. И меч весьма и весьма длинный.

–  Разумеется!
– вскричали в один голос де Бурви и де Кинью.

–  Как, я спрашиваю, в таком случае будет называться все то, что меж нами произойдет?

–  Поединок!
– убежденно заявил де Кинью.

–  Правильно!
– восхитился столь верным взглядом на вещи своего молодого друга предводитель и велел харчевнику принести еще один кувшин хиосского.

Все с удовольствием выпили. Осушив свою чашу, де Созе вдруг нахмурился.

–  А кто тогда, - начал он мрачно оглядывая своих соратников, - кто тогда назвал нас, благородных рыцарей палачами? Кто, я спрашиваю?!

Маркиз и шевалье задумались. Де Кинью даже обернулся, словно рассчитывая найти злопыхателя где-то поблизости.

–  Кто?!
– продолжал грозно, разгораясь справедливым гневом, вопрошать де Созе.
– Ах да, - вдруг осекся он, вспомнив, что это именно он вспомнил сегодня за столом слово "палач".

Соратники конечно вспомнили об этом тоже и смущенно потупились.

–  Неважно, - нашелся барон, - неважно, как называется человек в начале дела, важно, как сможет назвать себя в конце его.

Де Кинью и де Бурви облегченно рассмеялись.

–  Серебро в волосах, золото в устах, - припомнил шевалье провансальскую поговорку.

В этот раз Рено Шатильонский явился в "Белую куропатку" несколько раньше, чем обычно. Посланники иоаннитов многозначительно переглянулись. Во-первых, они были довольны тем, что их расчет оправдался, добыча не пренебрегла ловушкой, во-вторых, в их глазах отразилось уважение к размерам добычи. Все же граф Рено был весьма крупен. Но без доспехов. Этот факт дополнительно обнадежил трех друзей.

Шатильон заказал себе кувшин пальмового набатейского вина и велел зажарить полдюжины птиц, указанных в названии харчевни. Сел в отдаленном углу, явно не желая привлекать к себе особого внимания. И присутствующая публика, и сам харчевник, и прислуга оказывали ему внимания больше, чем троим рыцарям-палачам вместе взятым. Де Бурви, де Кинью ревностно отметили это. Де Созе этому не удивился.

Чем старательнее Рено не привлекал к себе интереса окружающих, тем заметнее становилось, что интересен он всем. Сидя в углу, он стал безусловным центром харчевни. Очень скоро ему принесли все заказанное и хозяин долго плясал перед ним, расставляя соусы и подобострастно улыбаясь.

–  Ну, ладно, - сказал де Созе, - пусть начнет есть, пусть. Нам велено его убить, но не велено портить ему предсмертный ужин.

Три пары заинтересованных глаз следили за тем, как была сокрушена мощными челюстями первая куропатка.

–  Теперь вставайте, де Бурви, будем действовать, как договорились. И перестаньте икать.

Маркиз встал, вытер тыльной стороной ладони усы, и, стараясь ступать потверже, двинулся в угол, гремя своими щегольскими, коваными в Константинополе, шпорами.

Вся харчевня замерла, люди здесь собирались бывалые. И сирийские купцы, и латинские подмастерья, и генуэзские корабелы знали, что ни к чему хорошему такие рыцарские эскапады не приводят.

Маркиз остановился у стола Рено и еще раз вытерев усы, объявил что:

–  На всем свете нет и не может быть дамы прекрасней, достославней и добродетельней, чем Эсмеральда из Тивериады.

–  И что?
– был ответный вопрос.

–  И со всяким, кто пожелает возражать против этого моего мнения, готов сразиться я на мечах в строю конном или пешем.

Де Сантор объяснил господам рыцарям, что в Рено Шатильонском более всего отвратительно ордену иоаннитов, а именно, то, что он послан, чтобы соблазнить и сбить с пути истинного прекрасную принцессу Изабеллу. Поэтому де Созе решил, что самый простой способ вызвать на схватку этого забияку, это восславить в его присутствии какую-нибудь другую даму. Будучи воздыхателем Изабеллы, или хотя бы желая им считаться, Рено вспыхнет, возразит и... цель будет достигнута.