Шрифт:
– Откройтесь мне, государь, какая змея сосет ваше сердце. Ведь я друг ваш, и может статься смогу помочь.
Бодуэн, все еще всхлипывая и задыхаясь, приподнялся с пола и сел, растирая дрожащими ладонями щеки.
– Облегчите душу, Ваше величество, что бы вы мне не сказали, я пойму правильно и не оставлю своими заботами. Отчего вы сделались так не похожи на прежнего Бодуэна, на настоящего короля.
– Я вообще не похож на короля, - вдруг спокойно сказал Бодуэн, - и знаете почему, граф.
Иоаннит ничего не ответил, он молча ждал, предчувствуя большое открытие.
– Потому что, на самом деле, никакой я не король.
И граф, несмотря на всю свою собранность, не удержался от элементарного и, в общем-то, глупого вопроса.
– А кто вы?
Его величество, кряхтя поднялся с пола, переместился на свое ложе и, откинувшись на еще мокрые от его слез, подушки, подробно и неторопливо поведал об удивительно наглой и блестяще, тем не менее, удавшейся тамплиерской интриге. Иоаннит оценил размах и изящество замысла. Взять и заменить короля! Да на такое могли пойти только они.
– И все эти годы?..
– Уже пять лет.
Д'Амьен с чувством выругался по-немецки, ибо во французском языке не имелось столь полноценного набора подходящих выражений. Но на самом деде внутренне он оставался почти спокойным.
Он размышлял следующим образом: всему на свете приходит конец, где-то лицо платья обязательно переходит в изнанку, и даже столь удачно сработанная марионетка взбунтовалась.
– Отчего же они не спешат вас уничтожить, раз вы вышли из под их подчинения?
Король помолчал.
– Не знаю. Но можете поверить, жду этого каждый день. Теперь вы видите, что весь ваш замысел рушится, когда у них в руках оказывается такой аргумент против моего указа.
Д'Амьен тоже присел на край ложа.
– На первый взгляд, да. Что же вы раньше не сообщили мне об этом чудовищном маскараде?
– Я боялся, что вы не захотите иметь со мною дела.
– Возможно так бы оно и было, - задумчиво и медленно сказал великий провизор.
– Возможно. Вот чистоплюй Гонорий отказался бы точно. Да и итальянец, весьма возможно, тоже постарался бы оградить себя от такой дрожащей твари, какою являетесь вы, ваше подставное величество.
Иоаннит говорил бесстрастно, отчего его слова производили особенно сильное впечатление на слушателя. Дыхание короля стало прерываться.
– Но оставим смакование этих "если" до лучших времен, прежде всего надлежит разобраться, в каком положении мы пребываем сейчас.
– В ужасном, - пробормотал король.
Д'Амьен прошелся по комнате, машинально одернул кисейную хорасанскую занавесь и, пока она бесшумно рушилась, в голове великого провизора произошло калейдоскопическое перестроение мыслей, он снова был готов к борьбе.
– Хватит причитать. Вы мне вот что скажите, Ваше величество, где сейчас находится настоящий Бодуэн.
Ненастоящий помотал головой.
– Не говорили мне ни тогда, ни тем более, теперь.
– Жив ли он?
– И этого тоже, ничуть не знаю.
– Но какие-нибудь косвенные приметы, детали. Не казалось ли отношение к вам графа де Торрожа вдруг необъяснимо менялось. Не проскальзывало ли что-нибудь в его словах? Ведь, если бы он умер или опасно заболел, ваш статус несколько, ну, становился бы более весомым, понимаете?
– Заболел?
– король приподнялся на локте, - в самом начале, когда эта история только начиналась, кто-то из них проговорился, что король заболел проказой...
– Проказой?!
– глаза великого провизора вспыхнули.
– Проказа, это не так мало.
Бодуэн его не понял.
– Да, тяжелая болезнь, - сказал он.
Король был доволен, что хоть чем-то угодил графу. Он вообще испытывал огромное облегчение оттого, что поделился с ним своею тайной. Гром не грянул, Иерусалим не провалился под землю.
– Чему вы так обрадовались!
– осторожно спросил он Д'Амьена.
– Тому, что мне не придется перетряхивать всю Святую землю в поисках этого истинного Бодуэна. Прокаженных, как правило, держат в лепрозориях, а их в королевстве ограниченное количество.
– А почему вы уверены, что он именно в Палестине, они могли увезти его в Константинополь или на Сицилию.
Граф поморщился, ему было лень объяснять самоочевидные вещи.
– Им все время нужно было иметь его под рукой, чтобы в случае нужды, доставить в Иерусалим в течении двух-трех дней, не более.