Венецкий пожал руку любимой женщины и подошел к старику.

– Смотри, меня не забывай... захаживай, только, братец, захаживай рано утром, чтобы нам никто не мешал, а мы будем с тобою войну вести с турками... Ну, прощай. Будь здоров, родной мой!
– проговорил генерал, крепко прижимая к своей груди Венецкого.

Венецкий быстро вышел из кабинета.

Оставшись вдвоем с Еленой, старик всячески пробовал развлекать свою "девочку". Он рассказывал ей план кампании, усадив ее рядом с собой, и заставил следить за движениями корпусов. Елена знала слабость отца и не раз исполняла должность его начальника штаба, когда старик, бывало, перепутывал войска, штудируя вместе с "девочкой" франко-прусскую войну. Она, улыбаясь, слушала, когда старик, совершенно серьезно уверенный, что развлекает свою "девочку", восклицал:

– Вот этот корпус идет вперед, переходит Балканы вот здесь... Этот корпус переходит Балканы вот тут... Третий корпус, Леля, в это время форсированным маршем направляется к Шумле... Все они соединяются у Адрианополя, а турки в это время бегут, бегут, Лелечка, как зайцы, в своих красных фесках... Мы без бою берем Адрианополь, а оттуда до Царьграда рукой подать...

– А где же, папа, твои резервы?
– остановила его, сквозь слезы улыбаясь, Елена.

– Резервы?.. А зачем нам резервы, позволь тебя спросить?
– горячился старик.
– Какие такие резервы!.. Нам не надо резервов... Вперед с богом, и кончено! Еще резервы выдумала. С турками - резервы!
– сердито повторял старик.
– Эх, вижу я, девочка, ты от кого-нибудь наслышалась о резервах... Мы, брат, не станем по-прусски цирлих-манирлих выделывать. Шалишь, девочка! Мы по-русски, начистоту... За царя и Русь святую с богом марш, ура!
– и посмотрим, кто устоит против русского штыка... Я слышал, что у нас такой план и выработан... С богом вперед, - и ничего более... Да и зачем нам другой план?.. С русскими солдатами да еще планы... Помнишь, девочка, Суворова?..

Старик оживился и продолжал рассказывать на эту тему, не замечая, что дочка давно не слушает его, хотя и глядит на него. Он начал было излагать, как мы возьмем Царьград, выгоним султана в Малую Азию (эта смелая мысль, надо, впрочем, заметить, явилась у него сегодня утром под влиянием статьи любимой им газеты, настоятельно требовавшей прогнать султана в Малую Азию) и сделаем Царьград вольным городом, и, окончив с этим вопросом, внезапно спросил:

– Так ли я говорю, Леля?..

– О чем, папа?
– встрепенулась Елена.

– Э-э... да ты сегодня что-то рассеянно слушаешь!
– ласково промолвил старик.

И, нежно заглядывая ей в лицо, тихо прошептал:

– Милая... голубушка моя... Да что же ты такая грустная?.. Ведь я не неволил тебя... Ты сама хотела этой свадьбы...

– Что ты, папа?.. Я ничего... Я так только... взгрустнулось, а ты продолжай... Ты говорил, что мы взяли Константинополь.

– А ну его к черту!
– проговорил с сердцем старик, отодвигая карты. Ты у меня грустишь, а я тебя занимаю войной... Что, быть может, муж неласков с тобою?.. Ты скажи.

– Нет, папа. Он ласков...

– А ты выкинь из своего сердца эту привязанность к Венецкому... Знаешь, по-военому!
– пробовал шутить старик.
– Чего он не ехал сюда?.. Вот и выпустил из рук счастье... И знаешь что, Леля? Ведь его надо забыть совсем... совсем!
– прошептал он.
– И я тебя попрошу, как уже просил Алексея, не видаться с ним... Оно будет лучше... Ведь ты не станешь же обманывать мужа, надеюсь?
– проговорил старик, с любовью гладя Еленину голову.

– А ты разве не уверен в своей дочери?
– укоризненно заметила Елена.

– От этого я и говорю, что уверен... Уж лучше прямо сказать, а обманывать - ведь это так тяжело для обманутого...

Он как-то весь сморщился и точно вспомнил что-то больное, тяжелое.

Елена поняла, о чем он вспомнил, и, обхватив руками его лицо, стала целовать его и говорила:

– Будь уверен, папа... Я на тебя похожа и счастья обманом не куплю.

Глава шестая

ПРИЯТЕЛИ

Целый день Венецкий просидел, запершись в своем грязном номере. Удар для молодого человека, впервые любившего, был слишком тяжел. Еще несколько часов тому назад он так светло мечтал о близком счастии, а теперь?..

Недалекое прошедшее, такое хорошее, светлое, уходило от него все дальше и дальше, подернутое каким-то туманом, из-за которого глядело на него с грустною улыбкой милое лицо...

"Уж не во сне ли все это, и точно ли Елена замужем и так далека от меня?" - повторял он несколько раз, на что-то безумно надеясь и вспоминая ее нежный, ласковый взгляд. С отчетливостью молодых влюбленных повторял он все нежные имена, которыми она его называла, вызывал ее образ, ее поцелуи, ее тихий, умоляющий голос, и кроткие его глаза блестели счастием...

Но письмо напоминало ему, что он не бредит. Он в десятый раз перечитывал его, целовал "ужасные" строки и все более и более убеждался, что Елену "жестоко обманули" и что во всем этом виновата мать, которую он уже горячо ненавидел...

О Борском (он его не встречал у Чепелевых) он старался не думать, а если Борский все-таки, помимо усилий, приходил на мысль, то Венецкий весь вздрагивал и называл его подлецом за то, что он женился, зная, что его не любят...

"Ведь она сказала же ему об этом... Он знал!" Он дал себе слово "узнать все, все, - и тогда..."