Шрифт:
– Вы же сами сказали: "У Ехвимки все эти карамели перепробовала"!
– А алоя?
– сверкнула глазами Тихая.
– Конхветы! Един раз конхвету сунеть, а весь день смекай, к пожару излаживаться чи к затопу!
– К потопу?
– Потоп - это дело божье, - строго сказала бабушка Тихая.
– А Ехвимка мог исделать затоп. Или тварь ползучую на нас напустить...
– И шепотом вдруг спросила: - Когда Ехвимки пять ден не будеть, можно же его из книжки выписать али как?
– Из какой книжки?
– Какой-какой! Домовой! А ешшо есть интеренаты для таких фулиганов...
Закончила она свои показания не менее решительно, чем Бабоныко, но в прямо противоположном смысле:
– Убег, беспременно убег! Стибрил чё-нибудь и убег! И пущай назад не прибегаеть. Аще усю банду за собой приведёть.
– Банду? Но вы же сами говорили - никаких подростков он в дом не водил.
– А я и не говорю за подростков! Наведёть банду тварей своих.
– Тварей? Вы кого же имеете в виду?
– Ето вы их имейте у себе у виду, Ехвимкиных тварей, а я их сроду видеть не желаю, тьфу на них, на глаза бы мне оне не попадали!
И Тихая вдруг замолчала. А так как у Людвига Ивановича конфет больше не было и к тому же он торопился опросить девочку, то он и оставил разгневанно-молчаливую старуху в покое.
Глава 7
Показания Нюни
– Ну-с, так, "падмузель" Нюня, - начал весело свой допрос Людвиг Иванович.
– Мы ведь друзья?
– Друзья, - прошептала, не поднимая глаз, девочка.
Была она обыкновенная длинноногая, веселая, любопытная девочка, но сейчас выглядела измученной и замкнутой.
– Расскажи-ка мне все, что знаешь о Фиме!
– А что? Фима обыкновенный мальчик...
– Разве все обыкновенные мальчики срезают цветы у соседей, берут из дому вещи отца, а потом исчезают бесследно, а?
– Значит, ему нужно было, - Нюня говорила едва слышно.
– Для чего нужно?
– Не знаю.
– А почему же говоришь, что нужно было?
– Фима не такой мальчик, чтобы если не нужно, то брал.
– А какой же он мальчик?
– Обыкновенный.
– Твоя бабушка говорит: необыкновенный.
Нюня неуверенно пожала плечами.
– Значит, так: обыкновенный необыкновенный мальчик, да?
– Да, - серьезно кивнула Нюня.
– Ну хорошо, что на нем было сегодня утром?
– Футболка, шорты, носки, сандали, - подробно перечислила Нюня.
– А когда он выходил, он что-нибудь нес?
– В руках?
– В руках.
– Нет.
– А где нес?
– Не знаю.
– А нес?
– Я не знаю.
Обычно, Людвиг Иванович это хорошо помнил, самым любимым восклицанием Нюни было "а я знаю!", теперь же она то и дело твердила "не знаю".
– Нюня, вот ты сказала: "Фима бабушку Тихую конфетами угощал". А почему?
– Она ж конфеты больше даже чистоты любит.
– Ну, это ясно. Но ты ведь тоже конфеты любишь?
– Не знаю.
– А тебя он часто угощал?
– Не знаю.
– А вот бабушка Тихая на него ругается, а он ее конфетами угощал. Почему?
– Они нюхали.
– Что нюхали?
– Вместе... все.
– А все-таки, что именно?
– Не знаю.
– Как ты думаешь, куда делся Фима?
Девочка пожала плечами.
– Не мог же он просто исчезнуть из запертой комнаты?
Людвиг Иванович ожидал ответа, что да, не мог или хотя бы "не знаю", но девочка вдруг выразительно сказала:
– Фима очень умный.
– Нюня, а что это бабушка Тихая говорила о каких-то казнях египетских?
– Не знаю.
– Разве не знаешь? А почему ты об эпидстанции вспомнила?
– Не знаю, - опять затвердила девочка.
Людвиг Иванович перевел разговор на другое:
– Ольга Сергеевна ругала сегодня Фиму?
– Ругала, говорила: совести нет.
– Ну, а ты как считаешь?
– У Фимы очень много совести.
– Много совести... А вот бабушка Тихая считает: он связался с дурной компанией.
– С какой компанией?
– Ну, с ворами, наверное.
Неожиданно девочка смешливо хмыкнула:
– Скажете тоже!
– Слушай, Нюня, ты можешь и должна нам помочь. Ты наблюдательная девочка, и ты любишь Фиму. Если ты нам не поможешь и не расскажешь все, он может погибнуть...