Шрифт:
– А у нас таких от церкви отлучают.
– А что толку? Церковь сейчас от государства отделена. Да и вообще, вы хоть знаете, который нынче год?
– По всей вероятности должен быть 2004.
– А вот и мимо-с. Недолет. Сейчас 1986.
– Врешь, каналья?
– Святой истинный крест!
– изрек кот и неуклюже перекрестил себя правой передней лапой.
– Не богохульствуй, нечистый.
– Какой же я нечистый? Я не свинья и не верблюд. А про кошек во Второзаконии ничего не сказано.
– Почему же такая ошибка получилась? Я же в 2004 был должен попасть.
– А, позвольте спросить, вы каким ключом дверь отворяли-с?
– Вот этим, - продемонстрировал Вольдемар.
– А буквы на нем какие, разрешите узнать?
– Ясно какие: "веди" и "покой".
– И что сие означает?
– Вольдемар Пчелкин.
– Какой Вольдемар? Какой Пчелкин? "веди" это два, а "покой" восемьдесят. Значит - 82. Прибавьте восемьдесят два к тысяча девятьсот четвертому году и получится 1986.
В этот момент ударила пушка Петропавловской крепости.
– Странно, - произнес Вольдемар, достав брегет из жилетного кармана. Половина одиннадцатого только.
– А вы по какому времени часы ставили?
– По пулковскому, разумеется. Вчера с Думской башней сверялся.
– А мы живем по декретному. Это еще в тридцатом году перевели на час вперед. Да еще уже пять лет как первого апреля переводим на час вперед на летнее время, а первого октября - обратно на зимнее.
– А полчаса тогда откуда взялись?
– А это еще вскоре после революции приравняли к поясному времени и полчаса назад передвинули. Все меры теперь французские, а время по Гринвичу измеряют. Это еще что. Календарь теперь тоже другой.
– Что же тогда сегодня за число? Третье мессидора?
– Да нет, календарь у нас григорианский, как в Европе. Ленин, вождь большевиков, ввел его в феврале восемнадцатого. Представляешь, засыпали люди 31 января, а проснулись 14 февраля.
– Да. Ничего русского не осталось.
– Почему же ничего? А имена? А фамилии? В вашем девятьсот четвертом кто домом владел?
– Мадам Уншлихт.
– Вот. А на работе у вас как начальника звали?
– А откуда ты знаешь, что у меня по службе начальник был немцем?
– А тут и знать-то ничего не надо. Как Петр I этих немцев завез, так до самой революции они все должности и занимали. Даже династия и та немецкая была.
– Но народ-то был русский. Писал по-русски. Мерил все русскими мерами и жил по русскому времени. А теперь все как в Царстве Польском.
– Царства Польского теперь тоже нет, а есть независимая Польская Народная Республика. И Великое Княжество Финляндское - тоже Ленин финнам отдал.
– Ну и черт с ними, с этими финнами да поляками. Сколько волка ни корми... А в сорок пятом-то году что случилось, что часть Германии нам досталась?
– Как что? Победили мы с вами Германию. Четыре года воевали-с.
– Кто это мы? Вы что, тоже, хотите сказать, воевали всею своею нечистою ратью?
– А как же-с? Мы своему народу завсегда помогаем, хотя народ наш нас и не любит.
– Это что? Черти-патриоты?
– Как вам сказать? Следим мы за тем, чтобы никакой народ не зарывался. А немцы - те зарвались. Посчитали себя не только выше вас, но и выше нас. Вот мы совместно с вами их и наказали-с. А откуда это вы, кстати, про сорок пятый год знаете, ежели лишь с утра, как из девятьсот четвертого?
– Да тот извозчик мне вчера говорил, который меня сюда и отправил.
– А-а! Вот кто вам ключ-то всучил. Рыжий, да?
– Рыжий и бородатый.
– Знавал я его до революции. Его за эту бороду так и зовут Агенобарб - Огнебород по-нашему.
– Что за имя такое ветхоримское?
– Да он и есть древний римлянин. Во втором веке до вашей эры родился, если не врет, конечно.
– А сам-то ты кто будешь? Асмодей что ли, или еще какой черт?
– Куда уж мне до Асмодея? Я - кот-баюн. Не слышали про такого?
– Что-то не припоминаю.
– Ну, как же-с? "У лукоморья дуб зеленый"...
– Я, признаться, думал, что Пушкин все это выдумал.
– Пушкин и вдруг выдумал? Аллегория, конечно, но в основе лежит реальный факт. Думаете, кто ему "Руслана и Людмилу" надиктовал?
– Может, ты еще и "Войну и мир" сочинил?
– Нет, это ныне покойный граф Лев Николаевич сам состряпал. А графиня Софья Андреевна переводила его с французского.
– Не знаю. Я в семье графов Толстых не гостил. Да что мне Толстой? Мне-то самому как теперь быть? Тот человек, которому я должен телефонировать, еще находится в двухлетнем возрасте.