Я покинул компанию и вышел во двор.

У сарая скучал караульный.

– Что, братец, томишься?
– спросил я.

– Конечно, ваше благородие, в такой час невесело стоять, - отвечал солдат.
– Но и то хорошо, что не ночью. Кто ночью, тому скучнее будет.

– Верно, - согласился я.
– А что пленный делает?

– Грустит, поди, ваше благородие. Что ему еще делать.

– Открой-ка. Хочу с ним поговорить.

Ворота, проскрипев, растворились, я вошел в сарай.

Связанный мятежник лежал на охапке сена. Это был интеллигентный человек лет двадцати пяти. Некоторое время мы один другого внимательно разглядывали.

– Как вас зовут?
– спросил я.

– Вы ко мне пришли, - сказал мятежник.
– Вам и представляться.

Я назвался.

– А я вам не назовусь, - ответил мятежник.

– Отчего же?

– Оттого, что мои родители живы - могут пострадать. А вот я гляжу и удивляюсь: уже артиллеристы жандармские обязанности исполняют.

– Не все ль вам равно кто, - сказал я.
– Сами виновны. Зачем понесло полем бежать? И сидели бы себе на опушке. Или в обратную сторону уползли. Никто бы вас и не видел.

– У товарища нервы сдали, - ответил мятежник.
– Впрочем, и с другой стороны были конные.

– Не очень-то вы ловкие, - продолжал я.
– У кого нервы выдержали, тот теперь вольным воздухом дышит.

Мятежник посмотрел на меня с любопытством, но сказал:

– Однако что вы хотите? Услышать от меня ничего не услышите. Будущее свое я и без вас знаю. Мне бы побыть наедине, пока возможно.

– А мне от вас ничего и не желательно. Я познакомиться зашел.

– Знакомство с вами хорошего не сулит, - сказал мятежник.
– Судьба товарища моего - тому пример. А ему восемнадцать было лет. Одно могу вам сказать - каратели. А вы лично стыда не имеете вовсе.

– Ну, и хватили, - удивился.
– Впервые меня видите, а такое суждение.

– Судя по погонам, вы - штабс-капитан?

– Да.

– И вчера вы были свидетелем несчастья с Северином Володковичем?

Я согласно кивнул.

– Так зачем вам лицемерно удивляться, - сказал мятежник.
– Человека убили, вы же пишете - сам себя застрелил.

– Кого убили?
– опешил я.

– Северина!
– отвечал мятежник.
– А вы комедию сочиняете на бумаге самоубийца.

– Несусветное вы что-то плетете, - сказал я.
– Вас пленили, неприятно, конечно, но стоит ли весь свет превращать в негодяев.

– Так уж весь свет, - улыбнулся пленный.
– Только ваших офицеров да исправника. Кто-то из вас Северина и угробил.

– А откуда вам стало знать про бумагу? Вы вроде не читали?

– Ангел сказал, - ответил мятежник.

– Кажется, я знаю этого ангела, - сказал я.
– Вот я с ним и поговорю. Но не думаете ли вы, что я убил сына господина Володковича?

– Не берусь утверждать. Скорее, исправник.

– Нет, - возразил я.
– Он к выстрелу непричастен.

– А к сегодняшнему убийству кто причастен? По вашей логике, и Виктор самоубийца. Оставьте меня, штабс-капитан.

Я выполнил его просьбу.

– Поговорили?
– спросил меня солдат.

– Вполне, - ответил я.
– Появится фельдфебель, скажи: штабс-капитан приказал накормить пленного.

– Слушаюсь, ваше благородие. Хоть и разбойник, а кушать каждому хочется.

Я вернулся в дом и сел возле Шульмана.

– Яков Лаврентьевич, - спросил я тихо, - вы никому не говорили о содержании свидетельства, которое вчера ночью я предложил вам прочесть?

– Ни единой душе, - отвечал лекарь.
– А что, Петр Петрович, случилось?

– Странное случилось дело. Ну, да потом расскажу. Сам, покамест, смутно догадываюсь.

– Что ж, буду с нетерпением ожидать вашего рассказа, - вежливо сказал Шульман.
– Догадывайтесь поскорее.

XV

Мельник встретил меня поклонами и глядел умиленно и таинственно. Я уверился в правильности моих подозрений.

"Вот что, отец, - сказал я, - мне надо встретиться с твоим сыном..." "Не понимаю, о ком пан офицер говорит, уже полгода, как сын уехал", несвязно заюлил старик. "Полно, полно, - оборвал я.
– Не стоит время тянуть. Есть важное дело. Для него и полезное".