Вечером в палатке у Горличко пили чай. Спать легли уже в темноте. Едва успели задремать, вбежал постовой:

–  Конский топот и голоса на вражеской стороне...

Мы вышли из палатки и долго прислушивались: издалека доносился лишь разноголосый хор лягушек да глухое дыхание паровоза бронепоезда "Свобода или смерть!".

Ночь прошла без происшествий. И когда уже рассеялась предрассветная мгла, когда земля пробудилась от сна и родился новый день, вдруг послышались тревожные звуки фанфар, затем грянул духовой оркестр, и точно из-под земли вдали показались шеренги солдат с винтовками наперевес.

За штурмовой колонной белых колыхались знамена, виднелись церковные хоругви на длинных древках. По бокам колонны шли священники в светлых ризах, с крестами в руках, дьяконы с дымящимися кадилами, подростки с подсвечниками.

Лежавшим в окопчиках красноармейцам атакующие со стороны восходящего солнца белогвардейцы казались великанами. Среди бойцов отряда началось замешательство. Уверенные в успехе белогвардейцы быстрым шагом подходили к нашим окопам. Оставалась сотня шагов - и штыковая схватка казалась неизбежной.

На бруствер свежевырытого окопа поднялся командир латышского отряда, и в напряженной тишине раздался его громкий, спокойный голос:

–  По белогвардейцам прицельно - огонь!

Огонь из винтовок и пулеметов скосил передние шеренги атакующих, но психическая атака продолжалась.

–  В штыки! - скомандовал латыш и первым бросился вперед. За ним поднялись бойцы интернациональных отрядов. Атака была отбита.

Зачем понадобилось организаторам психической атаки бросать против наших окопов своих солдат и офицеров? Ведь мы последнее время отступали и лишь за два дня до этого, впервые после Туймазы, заняли оборону. Вероятно, белогвардейцы хотели показать чехословацкому командованию, как надо спасать Россию от большевизма.

Когда отсвистели последние пули и я собрался в путь, меня остановил Славэк.

–  Послушай, товарищ, к нам перебежали два чеха и словак. Они имеют что сообщить. Ты поговори с ними, я буду переводчиком.

Навытяжку, руки по швам передо мной стояли три немолодых солдата.

–  Снаряжен бронепоезд с десантом пехоты, чтобы внезапно овладеть городом Мелекесс, - доложил словак-перебежчик.

–  Имею важное сообщение, - дополнил его один из чехов. - Сегодня утром войска в обход вашего левого фланга двинулись на Мелекесс...

Я вернулся на станцию, чтобы немедленно доложить обо всем услышанном командующему, но его там уже не было. Связаться с городом тоже не удалось, и тогда я решил любыми путями добираться до Мелекесса.

Последнее задание

Станция Мелекесс. На площади, где раньше обычно стояли легковые извозчики, - ни одной пролетки.

Расстояние от вокзала до ревкома - две версты - я преодолел по-марафонски, бегом. Но в ревкоме не оказалось ни руководителей, ни служащих, хотя был полдень.

–  Что случилось? - спрашиваю уборщицу. - Куда девались люди?

–  Да ничего не произошло, - отвечает старуха, подслеповато глядя на меня. - А ты, часом, не Кузьмичев?

–  Нет, не Кузьмичев, а что?

–  Коли не Кузьмичев, так и не спрашивай.

–  Так где же начальство, мать?

–  Знамо дело где - на митине. Это у них так заведено: утром митин, в обед тоже митин.

–  А где сейчас этот митин? - подражая ей, допытывался я.

–  Поди, в биоскопе аль на церковной площади.

* * *

Зал кинотеатра был переполнен. Дым, духота. Кому не хватило стульев, стояли в проходах, сидели на полу перед авансценой, на подоконниках.

Пробираясь к трибуне, за которой стоял Валериан Владимирович Куйбышев, я подумал, что легче перейти линию фронта, чем попасть на сцену. Однако это мне все же удалось, хотя и пришлось поработать локтями.

Добравшись до президиума, я шепотом, чтобы не мешать докладчику, сказал председателю собрания, что мне безотлагательно нужно сообщить Куйбышеву важные сведения.

–  Нельзя! Закончит доклад, тогда валяй сколько угодно, - не глядя на меня, ответил председатель. - Послушай и ты. Полезно.

–  Очень срочное дело, - пытался я уговорить его. Но председатель был неумолим.

–  ...Седьмого марта этого года отделение Национального совета Чехословакии, - говорил в это время Куйбышев, - получило первый взнос от французского консула в сумме трех миллионов рублей, а всего по четвертое апреля - одиннадцать миллионов сто восемьдесят тысяч рублей. От английского консула - восемьдесят тысяч фунтов стерлингов. Вот за эти деньги и продан чехословацкий корпус французским и английским империалистам!..