Что-то ей рассказала Ксана, вызнала у Любаши. Та была в панике - на её участке, в родных Пенатах бандиты... И в страшном сне не приснится такое! Раньше-то люди хоть избранным делом, профессией, кругом общения могли гарантировать себе относительную безопасность... но теперь! Мир летел под откос. Правда, Любаша как раз вовсе не пострадала. Наоборот: её дача, обновленная и отделанная, переживала словно второе рождение. И денег за это Ермиловы не спросили с неё ни копейки...

Основные подробности происшедшего Тасе сообщил Вано. Надо сказать, он вел себя на удивление благородно. Если только, - презрительно кривила губы Анастасия, - это слово можно было употребить по отношению к... нет, бандитом она Вано все же не называла. Не хотела. Или не верилось ей... Ведь это он подхватил её с Сенечкой, быстро нашел больницу... А потом, когда они вернулись на опустевшую дачу, где птицы расклевывали остатки былого пиршества, быстро сориентировался, отвез Тасю с Сеней в Москву и умчался на поиски Эли. И уже к вечеру нашел её в пригородной захудалой больнице и перевел в прекрасную московскую клинику. Тася знала, что день пребывания в ней стоил больше ста долларов. Едва она заикнулась о деньгах, Вано лишь отмахнулся: об этом пусть Тася не беспокоится. За все заплачено.

Он часто навещал Элю с Тасей в больнице - фрукты возил, цветы... Сначала Тася ни на что не реагировала и только как тень склонялась над дочериной кроватью. Она кивала Вано, когда фигура его в накинутом на плечи халате возникала в дверях палаты. Изредка выходила с ним покурить. И "пробуждалась" только когда расспрашивала о происшедшем. Она требовала и требовала - имена, клички, подробности... Она хотела все знать. Обо всех, кто имел прямое или косвенное отношение к происшедшему с Элей.

Он отнекивался, отшучивался, потом твердо сказал: "Если хочешь поговорим, но после. Когда Эля поправится." И так твердо сказал "когда поправится", что Тася как бы проснулась вдруг, очнулась и поняла, что надежда и в самом деле не умерла. Что жизнь в Эле теплится. И стала с удвоенной утроенной силой приникать к её холодной прозрачной ручонке, отогревала её губами и жарко шептала: "Живи! Живи!"

И Эля стала оживать.

А Тася думала: что же двигало им - Вано... И поняла - не долг и не жалость. А может, он был как-то причастен к беде и хотел это загладить? Ведь браткам явно кто-то донес, где находится "Дон Корлеоне" со свитой она вспомнила его подозрительный взгляд, каким он обвел всех, когда узнал, что в Загорянку едут враги... Нет, скорее Вано двигало что-то другое. Но Тася запрещала себе думать об этом и хотела лишь одного: чтобы Эля поправилась. И чтобы память вернулась к ней.

"Но зачем же ей возвращаться?
– спрашивала саму себя Тася.
– Разве с памятью ей будет легче? Нет! И значит все к лучшему. Стерты эти двенадцать лет - и Бог с ними! Узнает меня, Сенечку - и хорошо! А ничего другого и помнить не надо. Не надо - отца, который предал, не надо - нужду и проданную квартиру. Ничего не надо... Мы станем писать жизнь набело. Мы будем очень стараться!"

* * *

Пожилая соседка по палате Эле нравилась: она чем-то напоминала бабушку Тоню. Тот же открытый высокий лоб, гладко зачесанные и забранные в пучок волосы. Твердые, совсем не дряблые губы, в чертах достоинство и покой. Покой... О, какое доброе слово!

Звали соседку Елена Сергеевна.

– Тезки мы с тобой - это хорошо!
– улыбнулась она, узнав имя Эли. Только не буду тебя Элей звать. Ты - Елена, это значит - факел! Свет горит в нашем имени. И не будем ему изменять.

Елена Сергеевна, как и Эля, говорливостью не отличалась. Скажет слово, другое - и замолчит. Надолго... О чем она думала, чем жила - об этом Эля не знала. И ей нравилась в Елене Сергеевне загадочность, недоговоренность какая-то... Без слов она теперь лучше чувствовала людей.

Вот и сейчас, глядя на розовый закатный свет за окном, Эля мысленно говорила с Еленой Сергеевной. Втайне желая, чтобы та прочла её мысль и ответила. Она знала, что сегодня Та - безымянная - не придет. Эля всякий раз предугадывала её появление... Свет, переполнявший все её существо перед приходом гостьи, загорался все реже. И как правило перед рассветом. Тогда Эля просыпалась внезапно как от толчка и ждала... И никогда не обманывалась.

И странное дело Елена Сергеевна, как будто, тоже была посвящена в игру постижения смысла - скрытого смысла без слов, в которую научила её играть нездешняя гостья. Соседка по палате словно читала её мысли и порой отвечала на них. Вслух.

Вот и сейчас, едва Эля подумала о своем тайном желанном доме, как Елена Сергеевна кивнула и произнесла:

– Да, это имеет значение - место в котором стоит твой дом. От этого зависит сила. Твоя и его...

Она взглянула на Элю, спустила ноги с кровати, вдела в тапочки. Подошла. Склонилась. Коснулась губами прохладного лба, стянутого белой повязкой.

– Удивляешься? Все должно обрести силу. А дом, если он, конечно, живой, тем более. Это важно. Ты знаешь. И я тоже знаю.

Немой вопрос, взмах ресниц...

– Ты сможешь стать сильной. Ты уже стала.

Медленно, неспешно - к окну. Присела на подоконник. Легкий старческий силуэт словно светится, окутанный отблесками заката. Молчит. Думает. Вот обернулась...

– Он будет у тебя - этот дом. Тот, о котором мечтаешь. Твой путь приведет к нему. У тебя особенный путь, - она вздохнула, - редкий для ныне живущих на земле.

Молчанье в ответ. Пылинки дрожат и плавают в луче света.

– Главное - ничего не бойся! Закрой дверь. Есть такая дверь у судьбы за нею прячется страх. Ее нужно закрыть. Плотно-преплотно. Крепко-накрепко. И тогда никто не сладит с тобой.