В углу помещения под раскидистым фикусом стоял низкий овальный столик. По сторонам от него - два глубоких обитых бархатом кресла. У одной стены высился красавец-буфет, уставленный серебром и фарфором. У другой необъятный диван, так и манивший забраться в самую глубину с ногами.

Проша перехватил её взгляд.

– Давай, забирайся! И снимай с себя все - вымокла ведь насквозь! Вот, завернись пока в это...
– он кинул на диван уже знакомый ей плед.

Она послушно сняла мокрую одежду и закуталась в плед с головой - так, что только глаза выглядывали наружу. Огромные, удивленные, они сверкали сейчас чудным блеском, и сама Сеня казалась невиданным существом, жителем какой-то запредельной страны...

– Проша, можно спросить?

– Валяй!

– Прошлой ночью, в грозу, показалось, что меня кто-то зовет...

– Ну?

– Ты меня звал?

– Угадала.

– А почему именно меня? Ведь тут полно людей... и детей. И почему ты меня спас тогда? И теперь? Ты что, всех спасаешь?

– Глупости! Ясное дело, не всех. Много будешь знать - скоро состаришься. Ладно, скажу. Я тебя ждал. Искал. Cказано было: скоро ТВОЯ появится... Вот я и был начеку. И ты появилась.

– А как ты узнал, что я - ТВОЯ? И кто тебе об этом сказал?

– Нет, ну что за девица невыносимая?! Попридержи-ка вожжи - ты своим любопытством кого хочешь с ума сведешь! И как родители тебя терпят?

– А я их не расспрашиваю. У них все обычное. А ты-то другой.

– Необычный?

– Ага.

– Ох-хо-хонюшки! Не было печали - черти накачали! Явилась - не запылилась! МОЯ! Ну ладно, сказано мне было свыше... Говорил ведь предупрежденье я получил, чтоб, значит, жизнь свою переменил и делом занялся, а не то худо будет. А что это означает - свыше - думай сама. И не жди ответов готовеньких! Головой поработай - на что она тебе дана? То-то... А то, что МОЯ ты, узнал я по глупейшему выражению твоей физиономии. Этакое было в тебе... порханье! Летела как бабочка на огонь, не разбирая дороги. Этакая восторженная пичуга! Нет, думаю, пропадет! Надо ею заняться, поучить уму-разуму. Ты теперь забота моя! А я - оградитель твой и защитник.

Говоря все это, Проша копошился возле буфета, извлекая оттуда блюдо с нарезанным сыром и ветчиной, серебряную вазочку с изящным витым ободком, полную шоколадных конфет, пузатый заварной чайник с болтавшимся на носике ситечком, большое овальное блюдо с виноградом и апельсинами и две чашки с волнистым краем.

– Это, конечно, не угощение, а так, одна видимость... разглагольствовал домовой, снуя между столиком и буфетом.
– Знал бы, что гость пожалует, лучше бы подготовился. Я б тогда торт свой испек. Фирменный! А пока...
– он нагнулся, заглядывая в самую глубь буфета, и с торжествующим возгласом достал плетеную сухарницу, наполненную какими-то коричневатыми кирпичиками, судя по всему, выпеченными из теста.

– Вот! Осталось еще... Это мои любимые - очень редкий рецепт. Ему лет триста, наверное, если не больше.
– Проша водрузил сухарницу в центр стола.
– Прошу! Будь как дома. Подзакусим немного, а то от всех этих волнений есть захотелось.

Сеня не возражала, спрыгнула с дивана и, путаясь в полах пледа, проковыляла к столу. Усевшись в кресло, вмиг провалилась в его баюкающую ласковую глубину и подумала, что в жизни не ощущала себя удобнее. Кресло будто поглотило все тревоги, все обидное, горькое, так бы сидела тут и сидела... И Сеня, не долго думая, принялась за еду. Точно с рождения только и делала, что гостила у домовых!

Проша восседал в кресле напротив и за обе щеки уплетал ветчину, не забывая при этом разглагольствовать с набитым ртом.

– В общем, драть тебя некому, вот что скажу!
– сообщил он гостье, сверкая глазами.
– Просил же придти к вечеру, сказал, что днем буду занят все чин чином - по-человечески... Так нет, явилась! И скажи на милость, о чем ты думала?

– Я...
– Сеня совсем освоилась, поколебалась секунду и решила ничего не таить. К мохнатому своему спасителю она испытывала полнейшее доверие. Я боялась, что провалюсь в гадский люк.

– Ага!
– отчего-то страшно довольный, хмыкнул Проша.
– И ведь провалилась?

– Провалилась. Сам ведь знаешь.

– Да, точно - ты без меня пропадешь, - поглядев на неё с грустью, изрек Пров Провыч очень серьезным тоном.
– Ну, неужели непонятно, что мысль воплощается? О чем думаешь - то и случится с тобой - это ж первое в жизни правило! Тебе небось взрослые сто раз говорили...

– Нет, никто мне не говорил...
– Сеня застыла с раскрытым ртом, пораженная логикой этого правила.
– То и случится... Надо же... нет, никто такого не говорил.

– Бедная!
– покачал головой домовой и принялся подкладывать Сене прозрачные ломтики дырчатого пахучего сыра.
– Ну ничего, теперь я тобой займусь!
– кивнул он с самым довольным видом и принялся грызть сухарик.

Сене до смерти хотелось порасспросить Прошу: и кто такие домовые, и почему их никто не видит, и как ему удается быть попеременно то бесплотным духом, то теплым осязаемым существом... Но она робела.

– Съешь кирпичик-то!
– Проша пододвинул к ней поближе сухарницу. Чего мнешься?