* * *

И приснилась Наде старинная усадьба, где балетное училище якобы разместили на летние каникулы, и она бродила по комнатам, раскрывая плотно сомкнутые двери - одну за одной... Там была мебель красного дерева, - вся резная, округлая, женственная, огромные вазы возвышались на столах и каминных мраморных досках, строгие орнаментальные росписи вились по стенам.

С нею вместе по нескончаемой анфиладе комнат путешествовали одноклассники, а среди них - Маргота и Митька - её партнер по дуэтному танцу. Но потом они все исчезли куда-то - отстали наверное. А может быть, заблудились... И она продолжала свой путь одна. И неожиданно очутилась в спальне, где под раскидистым балдахином оказалась необъятных размеров кровать, почему-то покрытая вполне современным покрывалом с оборками из натурального шелка. Надя немедленно прыгнула на эту кровать, улеглась прямо посверх покрывала, и уже во сне своем тоже заснула... Но перед тем ей почудилось, что с расписного плафона над головой к ней склоняется чей-то лик - женский, светлый, сочувствующий. И улыбается...

* * *

Когда Надя проснулась, вернувшись к реальности из двойного сна, голова уже почти не болела. Ларион тут же полез к ней на грудь, потягиваясь и выпуская когти, но хозяйка ему не позволила барствовать - хотела поскорее подняться.

Она спустила ноги с кровати, наклонилась, чтобы придвинуть тапочки, и комната поплыла. Надя снова легла, часто-часто моргая, - пыталась прогнать мельтешащие черные точки, роившиеся в глазах. Вроде прошло. Она медленно поднялась, вышла на лестницу и, осторожно ступая по крутым ступенькам... не спустилась, нет, - вплыла в комнату. В каминную, которая с первого взгляда, - впрочем, как и все в этом доме, - полюбилась ей.

Она ощущала себя как будто плавущей в вязком и жидком мареве, все движения были какими-то неуверенными и давались с трудом. А душу наполнил теплый пьянящий туман.

Камин жарко пылал. Дрова, принесенные с улицы, плавились пенящимися водяными потоками и трещали скорым, дробным, каким-то пофыркивающим треском.

Было уже очень поздно - час или два ночи. И ночь, царившая над землей, стояла стеной, заслоняя, отгораживая Надю от минувшего дня - самого долгого, страшного и самого важного дня в её жизни. А квартира Георгия на Юго-Западной, из которой утром шагнула она в этот день, и куда нежданно-негаданно возвратилась, словно бы поместила её бытие в сторожевые рамки квадрата.

На столе, придвинутом поближе к камину, все было накрыто к жину. Откуда-то появилась свежая скатерть в бело-голубую клетку, по краю обшитая кружевной прошвой. В вазе - еловая ветка с шишками, на столе - латунная пепельница в виде лягушки с раззявленным ртом. В фарфоровой мисочке с синей каемкой - горка нарезанных кружочками помидоров в сметане. Сыр, ветчина. Отварная картошка на блюде. Сверху томился оплывающий кусок масла, растекавшийся ручейками по желтоватым, кое-где рассыпавшимся клубням. На деревянной доске - свежий мокрый пучок зеленого лука.

Ларион вслед за Надей подобрался к столу и, весь напрягшись, обнюхивал это съестное богатство.

"Где он лук-то достал? На рынке?" - почему-то именно эта мысль первой пришла ей в голову. Она растерялась. Такая забота была для неё чем-то давно позабытым и утерянным в кромешной мгле отлетевших дней.

Подошла к столу, тронула послушно хрустнувший под пальцами стебель лука... и словно потайную кнопку нажала - на глаза навернулиссь слезы. Ей не верилось! Не верилось до сих пор, что все кончилось... Оттаивать оказалось делом нелегким.

Дверь в кухонку была приоткрыта и оттуда доносилось шипенье, пыхтенье какой-то снеди на сковородке. Федор возился там, напевая песенку.

Так здрвствуй, постаревшая любовь моя! Смотри

как падает снежок...

На листья клена, на берег Дона, натвой заплаканный

платок.

– Так, так... и так!
– комментировал он свои действия, - судя по всему, выуживая приготовленную еду со сковородки и не замечая, что Надя сошла вниз.

– Вот сейчас мы тебя подкрепим, ангел мой!

... И чуть не столкнулся нос к носу с Надеждой, подошедшей к двери на кухню. В одной руке у него была бутылка красного вина, в другой - тарелка с дымящейся курицей. И Георгий застыл на пороге, встретив взгляд её изумленных расширенных глаз.

... И секунды молчали, подчинившись велению паузы, и золотистые искорки Надиных глаз сверкали, окунувшись в его звездную синеву, - их взгляды слились.

– Ты...
– запнулась она, испугавшись, не веря - не смея поверить, что в судьбе её свершается поворот.

– Все хорошо, все в порядке. Ты сядь!
– он чуть не бегом поспешил к столу, чтобы поставить бутылку и курицу, а, разделавшись с этим, вернулся к Наде и бережно обнял её за плечи.

– Ты отдыхай, родная. Все уже позади. Все! Только ты сейчас об этом не думай, не вспоминай...

Так, приобняв её и поддерживая, и повел к столу. Усадил. Умчался на кухню, принес два бокала и зеленые вышитые салфетки. Разлил вино по бокалам и поднял свой.

– Вот ты и свободна. За твой исход в Египет! Ты успела, ты все смогла... вот и земля обетованная!
– и легонько притронулся к её бокалу своим, отозвавшимся слабым, точно испуганным звоном.