Ракушки -- теперь уже волшебные -- появятся в тексте снова, на этот раз в паре со звездой в небе. И вновь это раздвоенный единый образ. Не ракушки светят со дна синего омута, но волшебный блеск звезды, алмазной да крупной, отражается в воде, являя нам объединяющую суть полюсов единого мира (один и тот же образ у ВВ постоянно соединяет небесную и водную стихию. К вышеприведенным добавлю еще один пример: И небо поделилось с океаном синевой -- / Две синевы... Кстати, и в этом примере объединены верх и середина).

Ощущение экзотичности картины поддерживается и местом действия (озеро на сопке, омут в сто локтей, гольцы, страна Муравия). И уж, конечно, таким загадочным персонажем, как бог Сангия-мама. А еще -- звуковым обликом слов: ВВ отыскивает редкие звукосочетания -- гольцы, удэгейский, -- создающие терпкое ощущение. Текст переполнен свистяще-шипящими звуками, и среди них верховодит "ц": гольцов -- сцарапаю -- кольцо -- зарниц -- мерцающие -- сцапаю -цариц -- границ. Вообще в нем правят бал обочинные, редкие согласные -- х, ц, ч, ш, ж, з: чуднее старой сказки... кружки блестящие... сцарапаю... дно озерное при отблеске зарниц... мерцающие ракушки... топаю по жиже... спускаюсь по ножу... качусь все ниже... уровень держу... Или странное имя бога -- Сангия. Слышите: Санги, сангина, Сандино, Сангели, -- все это для нашего уха звучит экзотично (ВВ любит такие слова, вспомним хотя бы фиорд Мильфорсаун или мезон-шанте). Есть в тексте и звуковая игра: ракушка -рубашка69.

Любопытная деталь: в описательных эпизодах этого текста нет описаний, ВВ лишь называет самые общие приметы места действия. Озеро на сопке, холодный омут, ракушки, приклеенные ко дну, каменные гольцы... Любопытно это потому, что в тексте, кроме ряда образов хорошо известных, которые нетрудно представить, есть и экзотические, то есть непредставимые. Принцип называния, а не описания-показа применен Высоцким к обоим рядам образов. И это должно привести к провалам изображения. Ведь мало кто из нас видел сопки, гольцы, вряд ли кто представляет облик удэгейского бога Сангия-мама. Реплика про ожерелия, какие у цариц, тоже должна бы повиснуть в воздухе, не став зримым образом, ведь откуда нам знать, как они выглядят.

На самом деле этого и не надо точно знать. Телепутешествий по Дальнему Востоку, киносказок и репродукций музейных экспонатов достаточно, чтобы представить вещественный мир текста "Реальней сновидения и бреда...". Главное: именно на такое знание рассчитывал автор, большего ему от аудитории не нужно. Поэтому ВВ и набрасывает лишь самый поверхностный эскиз зримого ряда образов, не позаботившись даже о минимальной детализации, разукрашивании картины эпитетами.

Высоцкий потому так скуп на эпитеты-подробности, что визуальный ряд текста должен не поддерживать сюжет, а создавать эмоциональный настрой, для чего хватило ощущения яркости, необычности, которое он оставляет в памяти. В этом случае подробности ни к чему.

На примере "Реальней сновидения и бреда..." можно отчасти понять, как тексты ВВ взаимодействуют с аудиторией (каким образом поэт ориентирует публику, чего от нее ждет), увидеть, как проявляется так называемый демократизм поэзии Высоцкого.

В этом тексте экзотические понятия, находящиеся за пределами непосредственного опыта читателя/слушателя, указывают не на конкретные предметы и явления, а служат знаками чего-то необычного, сказочного. Они принадлежат не столько вещно-предметному слою текста, сколько эмоциональной его сфере. Это особенность и других текстов, содержащих подобные образы (остров Таити, азалия в Австралии и т.п.), что приводит к нейтрализации экзотического элемента в сюжетном, вещно-предметном слоях текстов ВВ. На этих уровнях -- а именно они воспринимаются и осознаются массовой аудиторией -- Высоцкий работает исключительно с неэкзотическим материалом, тем, что привычно, знакомо, понятно всегда и всем (как работает и как понятно -другой вопрос). В этом -- один из истоков доступности его поэзии разным слоям публики.

Собственно, "демократизм" -- это и есть доступность любой аудитории определенных слоев произведения. Ошибка только считать, что произведение общедоступным и исчерпывается. Именно так произошло с текстами песен ВВ. А между тем в его стихах есть пласты, восприятие которых требует художественной чуткости, стиховой образованности, тонкого поэтического слуха, да и просто внимания к стиху -- того, что отличает так называемую элитарную аудиторию.

Высоцкий, на мой слух, относится к поэтам, в равной степени демократичным и элитарным70. Иное дело, что общественная ситуация его времени, а также особенности жанра, в котором он работал и представал перед своей аудиторией, не располагали публику к восприятию или даже просто ощущению элитарной сферы его стиха, но это действительно уже "иное дело".

x x x

В "Реальней сновидения и бреда..." Высоцкий сначала бегло пересказывает красивую восточную легенду, а в третьей строфе выводит на сцену героя. Мы пытаемся вглядеться в его лицо, но не тут-то было: о том, как он выглядит, остается только гадать.

В эскизный набросок легенды про озеро на сопке и про омут в сто локтей вклинивается "реальная жизнь":

...Эх, сапоги-то стоптаны -- походкой косолапою

Протопаю по тропочке до каменных гольцов...

А потом быль и сказка перемешиваются :

...Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю

Тебе на ожерелие, какое у цариц...

Есть сильное искушение воспринять основную часть текста как автобиографическую. К этому подвигают по крайней мере две его особенности. Во-первых, то, что герой говорит о себе, хорошо рифмуется с известными всем деталями биографии автора, а сама эта биография -- со сказкой: серьги, кольцо, ожерелия, какие у цариц -- ну конечно же, для нее, кинозвезды, "заморской царевны", необыкновенной Марины; и роду поэт не княжеского; и бит бывал, и гоним, так что отстирывать от крови -- про кого ж, как не про него; слыхали -- бывало, катился все ниже, да и вхож куда угодно, в терема и закрома; по странам по Муравиям поездил -- даже стихи написал, "Ожидание длилось, а проводы были недолги...".