* * *

Чем ближе памятная всему миру еще по 1812 году река Березина, тем слышнее становится тяжелое дыхание грандиозной битвы, которую ведут с врагом соединения и части 1-го Белорусского фронта. Как раскаты грома, грохочет артиллерия. Гудят в небе краснозвездные бомбардировщики и истребители.

Но не только на слух определяешь приближение места, где дерутся не на жизнь, а на смерть многотысячные армии. Вскоре взору открывается, так сказать, послесловие битвы, где орудия уже отгрохотали, где рассеялся пороховой дым и где советская сила одолела фашистскую. Вон в кустах почти рядом с дорогой стоят два немецких "фердинанда". Оба порыжели от огня, хотя на одном все еще можно разобрать номер - "201". У ближнего пробита башня, а пушка с раздвоенным дулом поднята вверх. Кажется, что "фердинанд" поднял руку, давая понять, что он уже не в силах сопротивляться. Второй как-то беспомощно завис на гребне пригорка, задрав высоко гусеницы, а пушкой едва не касаясь земли. Можно только представить силу того артиллерийского огня, который вот так, словно играючи, смог расправиться с многотонными стальными громадами.

Еще дальше от дороги - остовы сгоревших автомашин, тягачей, бронетранспортеров. Вражеская колонна, по всему, была велика. Насчитываем 87 автомашин, 24 бронетранспортера.

Встречается колонна пленных, в 500-600 солдат и офицеров. Вид у фашистов далеко не воинственный. Больше того, жалкий. Небритые, какие-то почерневшие лица; одежда и обувь в грязи; смотрят на нас с непривычной угодливостью. А ведь когда-то мечтали о мировом господстве.

– Откуда?
– спрашиваем у конвоира.

– Из-под Бобруйска...

К Березине подъезжаем уже в темноте. На той стороне горит все, даже отдельные деревья, и багровые отсветы пожара падают на воду. Паром, машины, кусты, люди - все кажется красным. И даже свет луны вроде бы красный.

Переночевав у саперов и спозаранку объехав стороной разрушенный и дымящийся Бобруйск, выскакиваем на Минское шоссе. Через четыре-пять километров - новая картина страшного побоища. Здесь советские войска уничтожили едва ли не дивизию противника. Все пространство, которое охватывает взор, загромождено машинами, орудиями, минометами, повозками. В кустах - легковые автомашины "опель" и "мерседес". Рядом с ними валяются чемоданы, рации, противогазы, шинели, плащ-палатки, автоматы... В ряд стоят восемь 105-мм орудий. Они исправны - хоть в бой. Еще орудия, три шестиствольных миномета, два танка...

Около вражеского станкового пулемета - группа наших раненых бойцов. Едут с передовой. И вот остановились отдохнуть. Шумно разговаривают. Подходим. Пулемет, оказывается, не просто пулемет, а историческая достопримечательность. Вернее, его хотели сделать такой достопримечательностью. На щите видим карту походов, в которых участвовал расчет этого пулемета. От Берлина белая стрела идет к Варшаве, потом к Бресту, Минску, Юхнову, Калуге, Малоярославцу. Тут стрела обрывается. Рука фашистского пулеметчика нарисовала контуры кремлевских стен. Под ними видна стертая, но все равно заметная надпись - "Москва". Отсюда идет уже синяя стрелка - Юхнов, Рославль, Карачев, Рогачев, Жлобин... Дорога отступления.

– В наш музей его бы надо,- говорит раненый старшина.

– Вот нашел чего - в музей! В Березину его!
– запальчиво говорит сержант.

– Самое ему место - на переплавку. К нам, на Урал, в мартен,- ставит точку третий раненый.

И он, пожалуй, прав.

* * *

Второй день не можем догнать штаб 1-го отдельного гвардейского танкового корпуса, части которого уже приближаются к Минску.

Пока не встретили по пути ни одного целого селения. Их уничтожают отходящие части 9-й вражеской армии.

Как известно, некогда этими же дорогами бежали полки армии Наполеона. Но теперешние "завоеватели мира", используя новейшие средства передвижения, в скорости бегства конечно же превосходят французов.

Часто на дороге встречаются щиты, на которых по-русски и по-немецки написано: "Прием пленных". У одного такого пункта, расположенного в лесу, останавливаемся. Внимание сразу же привлекают горы автоматов, касок, мешков с письмами, ящиков с документами. Лейтенант Михаил Сапожков, начальник пункта, устало говорит:

– Приняли и отправили дальше две тысячи восемьсот пленных немецких солдат и офицеров. А вот еще ведут...

Привели группу офицеров. Двое - в женских платьях. Обер-лейтенант - в самотканом белорусском платье. На груди и рукавах вышивка.

– Из какой дивизии?

– Из сорок пятой...

Сапожков говорит:

– Бывает и такое. На днях даже генерал в женском платье попался. Сводку Совинформбюро за первое июля не слышали? Придут газеты - прочитайте. Фамилия генерал-майор Гаман... Наш генерал его спросил: "Что же вы, господин Гаман, не покончили с собой? Ведь вы в своих собственных приказах изображали советский плен как предательство нации, родины. Утверждали, что большевистский плен это обязательная и мучительная смерть. А почему же сами предпочли плен?" Гаман лишь смотрит волком и молчит.

Позднее я прочитал в сводке Совинформбюро за 1 июля:

"...В числе пленных - комендант города Бобруйска генерал-майор Гаман. Этот гитлеровский генерал был в свое время комендантом города Орла и жестоко расправлялся с мирными советскими гражданами. Чрезвычайная государственная комиссия в своем сообщении "О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в городе Орле и Орловской области", опубликованном 7 сентября 1943 года, указывает на палача генерала Гамана как на одного из главных организаторов массовых убийств невинных мирных жителей".