А я отвернулся. Смотреть на это было невозможно. И я смотрел на людей. Это зрелище тоже было невыносимым. Столько алчности, азарта было на этих отвратительных лицах, что я подумал: собаки намного лучше людей. Собаки сами по себе доброжелательны. Они никогда не дерутся друг с другом ради крови, ради того, чтобы сделать сопернику больно.

Сами по себе собаки добры, но жестокими они становятся, когда начинают общаться с людьми. Вот тут они приобретают самые худшие человеческие качества. Злобу, коварство, беспощадность.

Алешка тоже не смотрел на арену, он достал фотоаппарат и успел сделать несколько снимков. Но тут же к нему подскочил один из охранников и зашипел:

– Ты что делаешь?

– Фотографирую, - Алешка поднял на него спокойные, даже какие-то ледяные глаза.

– Как? Кто тебе разрешил? Пошел отсюда!

– Фильтруй базар, дядя.
– Я и не подозревал, что наш Алешка освоил воровской жаргон.
– Мне, типа того, дядька один велел.

– Какой дядька?
– охранник явно был в растерянности.
– Твой?

– А тебе какое дело?

– Какой дядька? Как твоя фамилия?

– Бабочкин, - спокойно проговорил Алешка.

У охранника круто отвисла челюсть.

– Не понял. Что такое, мальчик?

– Да ничего. Дядька как бы подарил мне фотоаппарат. Говорит: будет собачье мероприятие, сделай фотки.

– И что?

– Получатся хорошие, я куплю.

– Фотки?

– Зачем ему фотки?
– презрительно удивился Алешка.
– Вашу шарагу.

Тут охранник вообще обалдел.

Я, кстати сказать, тоже.

Но если я мог думать только о том, как бы нам поскорее слинять отсюда, то у охранника в голове затикал счетчик. Если уж такой авторитет, как Махаон, задумал купить их шарагу, то открываются захватывающие перспективы.

– Ты… это… пацан Бабочкин… поближе не хочешь? Я тебе в два счета место освобожу.

– Спасибо, не надо. Мы уходим, скучно у вас. Я только мента пару раз щелкну.
– И он действительно заснял подполковника Соловьева. В профиль. В фас никак не получалось.

– Проводить?
– угодливо спросил охранник.

– Можно, - милостиво разрешил Алешка.
– До машины.

Мне впору было протирать глаза и прочищать уши. А еще лучше - мозги.

Мы стали пробираться к выходу. Алешка, едва мы выбрались за ограждение, уверенно подошел к небольшому голубому джипу. Остановился возле него. И сказал сердито:

– Козел!

– Кто?
– испуганно спросил охранник.

– Водила мой. Опять где-то пиво пьет. Ладно, вы идите. У меня ключи есть, в машине посижу.
– И он начал шарить по карманам.

– Ты что натворил?
– набросился я на Алешку, когда охранник, все время оглядываясь, ушел.
– Соображаешь?

А он спокойно шарил по карманам. И я бы не удивился, если бы он и в самом деле достал ключи от этого голубого джипа.

– Не гони пургу, Дима. Он же лакей. Неужели ты думаешь, он побежит к Махаону с вопросом: есть ли у него племянник, дарил ли он ему фотоаппарат, просил ли заснять мента Соловьева? Да он только рот откроет, как на помойке окажется.

Что ж, резон в этом есть. Но сматываться надо.

– Лех, - спросил я по дороге на станцию, - а где ты этих бандитских слов нахватался?

– Телевизор надо смотреть, - наставительно ответил он.
– Иногда полезно.

В тот же день Алешка сдал пленку в срочную проявку. Когда девушка в приемном пункте отдавала ему снимки, она брезгливо поморщилась и спросила:

– Где это ты нащелкал такие хари? Прямо морды собачьи.

– У собак не морды, а лица.
– И Алешка забрал снимки, не став ничего объяснять.

А дома сказал мне:

– Дим, я подниму на ноги всю общественность. Я ее на улицы выведу, митинги устрою. Я в газеты снимки отдам. И в милицию.

И начал с милиции. Вечером показал снимки папе. Мама тоже заглянула в них.

– Какой ужас!
– сказала она.

А папа просмотрел фотографии, сложил их в стопочку:

– Ну и что?

– Никого не узнал?
– ехидно спросил Алешка.

– Димку узнал. Но с трудом. Он какой-то кислый получился.

Я действительно попал в кадр.

– А больше никого?