Шрифт:
– Спасибо тебе, - сказал Добруш.
– И маме твоей спасибо.
– Пожалуйста, - сказала она очень серьезно. Потом повернулась к работавшим внизу женщинам и крикнула: - Мама, мама, дядя летчик пересылает тебе спасибо!
Она внимательно следила большими синими глазами за работой пилота и механиков.
"Если она улыбнется, я вернусь, - неожиданно подумал капитан.
– Ну, улыбнись. Пожалуйста",- мысленно попросил он. Девочка улыбнулась. Она была очень похожа на его Зосю... Машина подпрыгнула последний раз и остановилась.
– Приехали?
– спросил Добруш шофера.
– Приехали, товарищ капитан. Добруш открыл глаза и взглянул на циферблат. Было двенадцать дня. До вылета оставалось восемь часов,
– Вам придется подождать, пока механики снимут с машины мотор, - сказал капитан шоферу, ставя ногу на подножку.
– Затем вы съездите...
Он оборвал фразу на полуслове. Взгляд капитана остановился на самолете, на котором ему предстояло лететь и с которого он утром приказал снять мотор. Мотор не был снят.
Некоторое время капитан молча смотрел на машину. Потом так же ровно закончил:
– ... съездите на склад за бомбами и можете быть свободны.
Он вышел из кабины, похлопал по карманам и, достав трубку, сунул ее в зубы.
К нему, держась за распухшую щеку, подбежал старшина Рогожин.
– Вы... привезли новый мотор?! Капитан перевел на него тяжелый взгляд.
– Что это значит?
– резко спросил он.
Старшина сник.
– Василь Николаич... когда вы уехали, пришел командир эскадрильи Зотов. Мы уже начали снимать винт. Он... отменил ваше приказание. Сказал, что новых моторов нет.
– Рогожин с отчаянием взглянул на капитана.
– Если бы я мог знать?..
– Та-ак...
– Это моя вина, командир, - сказал старшина.
– Я не смог объяснить капитану Зотову... Добрую пожевал губами.
– Я вас не виню.
Он прошел к курилке и тяжело опустился на скамейку. А, черт, как же он забыл предупредить комэска? Конечно, тот знает, что на складе моторов нет и взять их неоткуда.
Капитан вдруг почувствовал себя дряхлым, смертельно уставшим стариком. Заныли старые раны от пуль и осколков.
Он взглянул на сгорбившегося рядом старшину, левая щека которого походила на подушку.
– Ну что, старшина?
– тихо спросил он.
– Что? Совсем зуб замучил? Я вот тоже что-то расклеился...
– Стариками становимся, Василь Николаич...
– Да, пожалуй... Вам сколько, старшина?
– Сорок девятый стукнул, Василь Николаич, - вздохнул тот.
– И все возле самолетов... Из-за них и жениться не успел.
– М-да... Я вот тоже... Я, правда, женился, да... Ну, ладно.
Ветер утих. Ярко светило солнце, и было тепло. В воздухе над аэродромом плыла на юг паутина.
– Что делать-то будем, Василь Николаич?
– спросил старшина.
– С мотором-то?
– Не стоит об этом, старшина. Посидите. Отдохните. Вам за эту неделю и без того досталось...
– Василь Николаич... я подумал... если вам часа на три-четыре, то мотор еще выдержит. Мы там кое-что перебрали, заменили... Капитан покачал головой.
– Мне ведь на Кенигсберг, старшина. Тут в четыре не уложишься. Рогожин выпрямился.
– На Кенигсберг?! Добруш кивнул.
– Что же вы мне раньше не сказали, Василь Николаич - вскричал старшина. Да ведь я... я никакому бы приказу... О Господи... да если бы я знал... Капитан махнул рукой.
– Что уж сейчас об этом... Сидите. У меня еще будет время все это обдумать.
– Когда вам вылетать?
– В восемь.
– В восемь... Всего восемь часов...- Рогожин о чем-то задумался. Потом вскочил на ноги.
– Василь Николаич, есть! Мотор у вас будет! Мы успеем. Капитан отмахнулся.
– Да ну, что вы такое говорите. Сидите. Ничего вы не успеете.
– Успеем, Василь Николаич!
– возразил старшина.
– Можете не сомневаться. Занимайтесь спокойно своими делами. В лепешку разобьемся, а мотор у вас будет!
Добруш поглядел на старшину и тоже поднялся. Выбив пепел из трубки, он сунул ее в карман.
– А пожалуй... вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне еще потребуется время на облет машины.
Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает свое дело...
9
Все вокруг замерзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звезды, и чернота неба, и машина, и люди в ней - все застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстает от них, что примерз к обшивке самолета.