Капитан вытащил из кармана трубку и, не зажигая ее, сунул в зубы. Потом внимательно поглядел на Ро- гожина.

– Что это с вами, старшина?

– Василь Николаич, нельзя вам лететь на такой машине!

– Кто вам сказал, что я лечу?

– Незачем мне говорить, - угрюмо возразил тот.
– Я не слепой.

– Гм...- сказал Добруш. Он поспешно похлопал по карманам и, достав спички, прикурил.
– Кажется, зуб у вас перестал болеть?

Старшина на мгновение приостановился и посмотрел на капитана с укором.

– Ну зачем вы так, Василь Николаич?
– спросил он.
– Мы ж не дети. Добруш положил руку ему на плечо.

– Мир устроен немножко хуже, чем нам хотелось бы, правда?
– Он вздохнул. Не сердитесь, старшина. Я не хотел вас обидеть.

Несколько минут они шагали молча. Потом капитан спросил:

– Пулеметы в порядке?

– В порядке.

– Баки?

– Тоже. Все остальное в порядке. Все, кроме моторов. Так что можете считать, что все не в порядке.

– Ладно, ладно, - проворчал капитан.
– Это я уже слышал. Не нужно вам так много повторять одно и то же.

Вчера вечером, когда он проверял самолет, дело не казалось таким безнадежным. Правда, тогда и приказа лететь на Кенигсберг не было. "Обреченное задание"...

– Глупости, - пробормотал Добруш.

– Что вы сказали?
– встрепенулся старшина.

– Так, ничего.

Машина находилась в самом конце стоянки. Четыре дня назад, когда Добруш посадил ее, это была груда металлолома. Когда самолет коснулся земли, левая консоль отлетела. В крыльях же и фюзеляже было столько дыр, что капитан и считать их де стал.

Сейчас самолет уже походил на боевую машину. Крылья были отремонтированы, дыры в фюзеляже залатаны, установлен пулемет стрелка. Возле машины сновали механики.

– Проверните винты, - сказал капитан старшине.

– Прокопович, с мотора!
– крикнул тот механику, сидевшему верхом на левом капоте.
– Провернуть винты!

Солдат скользнул вниз. Добруш поднялся в кабину и положил руку на секторы газа.

Уже по тому, как вяло взял левый мотор первые обороты, капитан понял, что он сдал окончательно. На всякий случай Добруш прогнал его и на других режимах, но мотор начал чихать и захлебываться.

Капитан выключил зажигание. Он еще посидел в кабина, потом спустился на землю.

"На такой машине, пожалуй, можно взлететь, - подумал он.
– Но садиться уже не придется. Больше часа она не продержится". С минуту он глядел на мотор.

– Старшина!

– Я здесь, командир, - шагнул тот из-за шасси.

– Снимите мотор.

– Есть!
– обрадованно воскликнул тот.

– Постарайтесь уложиться в четыре часа.

– Будет сделано, командир! Ну и рад же я, командир!
– Старшина потрогал щеку.
– И фашист вроде присмирел. Эй!
– крикнул он механикам.
– Снимать мотор! Быстро! Солдаты бросились к самолету.

7

Из-за бомбосклада, тяжело рыча, выполз трехтонный грузовик.

В кабине рядом с шофером сидел капитан Добруш. В кузове разместились четверо механиков. Там же стояла лебедка.

– Быстрее, - попросил Добруш. Шофер покосился на летчика и крепче ухватился за руль.

– Мы можем врезаться в дерево, - сказал он.
– Дорога слишком петляет.

– Постарайтесь не врезаться. Шофер передернул плечами.

– Мы едем достаточно быстро. Если поедем еще быстрее, то уедем не дальше ближайшей сосны.

– Давайте не будем спорить о соснах. Грузовик объехал поваленное дерево н запрыгал по неровной лесной дороге. Добруш внимательно посмотрел на шофера. На вид ему было около пятидесяти. Вряд ли он профессионал, скорее, до войны управлял какой-нибудь небольшой конторой. Капитан определил это по прозвучавшим в голосе шофера покровительственным ноткам. В армию попал недавно и еще не успел привыкнуть к тому, что здесь он просто рядовой Иванов или Петров.

– Как вас величают?
– спросил Добруш.

– Иваном Ивановичем Санюшкиным, - сказал тот. И пояснил: - Я, знаете, в общем-то не шофер. До войны был на руководящей работе в Рославле. Слышали о Рославле? Добруш кивнул.

– Хороший городок, - сказал Иван Иванович.
– Маловат, правда, настоящему работнику негде развернуться. Но - чистота, уют. Говорят, сожгли немцы, вздохнул он.
– Не знаете?

– Нет, к сожалению, не знаю.

– Да... Война-это стихийное бедствие, - п родолжал Иван Иванович.
– Все сломалось. Меня, знаете, собирались в область выдвинуть, а тут - на тебе.
– Он покачал головой.
– Меня не хотели брать, стар, говорят. Но я был тверд как кремень.