В начале мне было трудно ориентироваться, и дыхание прерывалось и рвалось, как паутина. Москва с высоты птичьего помёта виделась мне не ясно, сквозь туман навернувшихся слёз. Я проплыла над зеленой лужицей Лужников, заложила вираж над шахматным тортом Кремля, и, выровнявшись, пошла над синей аортой Москвы-реки. Вот, наконец, подо мной рафинадные кубики спальных районов, голицынская шестнадцатиэтажка, и метрах в пятидесяти от его подъезда что-то загадочно поблескивает в кустах. Нет, это не оптический обман, это оптический прицел. И Голицын выходит из подъезда. Мне даже кажется, что я вижу его знаменитую, замечательную улыбку Дениса Давыдова...

Палец киллера уже лег на спусковой крючок, когда я, рухнув на него сверху лезвием гильотины, вцепилась в его воротник и взмыла ввысь, унося собой тело, как коршун, когтящий цыпленка.

Киллер успел все-таки выстрелить, но пуля ушла вверх, и Голицына не задела. Бездыханное, сломленное шоком тело я оставила в зарослях в лесопарковой полосе. Даже если он и очухается, лучшим выходом для него станет суицид.

Но оставался еще заказчик в офисе на Рублёвском шоссе, и мне предстояло сыграть с ним в детскую игру "шпагоглотатель". Впрочем, об этом мне писать не хочется, тем более что пребывание моё в Москве сделалось достаточно...

* * *

На этом обрывались записки сумасшедшей охотницы.

По прочтении Голицын чувствовал себя так, словно на голову ему нахлобучили ледяной рыцарский шлем с острейшими шипами, направленными вовнутрь. Никаких безобразных всплесков интеллекта, абсолютная умственная импотенция. Между тем, нужно было осмыслить все прочитанное и хоть как-то определиться со своим к нему отношением. На самом ли деле это настоящий дневник, и в нем отражены какие-то реальные события, или так просто, художественное произведение, изысканно-болезненный пост-модернистский излом?

Но тут же Голицын вспомнил то весеннее утро, когда у него над головой по-собачьи завизжала пуля, срикошетив от бетонной стены. Вслед за этим прилетело и другое воспоминание - о загадочном исчезновении некоего большого босса, акулы бешеной, монстра черных PR-технологий... И офис точно, был на Рублёвке. Голицын несколько раз неприятно пересекался с этим типом по бизнесу, но не так чтобы уж фатально, до полного конфронте. Так ему казалось. Неправильно, значит, казалось...

Голицын попробовал прибегнуть к средствам традиционной медицины, проще говоря, отправился на кухню, вытащил из бара в холодильнике початую бутылку "Абсолюта" и накатил прямо из горлышка грамм триста без закуски. И что интересно - "Абсолют" не помог абсолютно! Никакого опьянения он не ощутил, была только сильнейшая злость, причем непонятно к чему или к кому относящаяся.

С некоторым брезгливым интересом разглядывал Голицын собственную физиономию в зеркале в прихожей. Восковая маска с черными дырками вместо глаз. Похоже на пулевые отверстия в белой стене... М-да. Знаменитая улыбка Дениса Давыдова...

Очень не хотелось шуршать пеплом прошедшего, но это необходимо было сделать. И Голицын набрал номер Сержика на мобиле.

После минуты ничего незначащих дежурных приветствий Сержик, наконец, допёр, кто ему звонит.

– Димон, ты что ли?!
– заорал Сержик, как бегемот на случке.
– Ну, причитается с тебя, брателло!

– Почему причитается?

– Я же тебя не узнал. Значит, богатым будешь.

– А-а... Слушай, у тебя нет желания встретиться в неслужебной обстановке? Поболтаем. Пивка накатим. Помнишь наше кафе?

– Э, ну ты вспомнил. В нашем кафе давно уже не наш суши-бар.

– Какая разница? Все равно посидеть можно.

– Не возражаю. Во сколько?

– Давай часам к девяти подъезжай. Тебе удобно будет?

– Никаких проблем.

Банальные подробности встречи а ля "бойцы вспоминают минувшие дни" можно опустить, тем более что главный разговор состоялся на скамейке в парке, на которой расположились Голицын и Сержик, дабы вкусить сладостного сигаретного дыма.

– Ну и как тебе в структурах?
– осторожно расспрашивал Голицын

– Поначалу было сложно, потом ничего. Старшие товарищи быстро заморозили мне голову, разогрели сердце и вымыли руки... А ты? Все так же путаешь божий дар с пиаром?

– Нет. Это стало слишком опасным.

– Опасным? Почему?

– Потому что к штыку приравняли пиар... Ладно, все это вздор. У меня знаешь, какая мечта есть? Хочу всех наших собрать, все наше тайное братство невольных бетонщиков...

– О, ты не забыл!
– умиленно изумился Сержик, и голос его завибрировал. Интересное зрелище, право: фээсбэшник, пускающий сопливые пузыри...

– Разве такое забывается? Так вот, я почти со всеми мосты навел, не смог только Вронскую найти.

– Стеллку-то? Да, без нее братство - не братство, а детский секс на лужайке... Постой, у вас вроде с ней был роман, или я парюсь?

– Был и что? Разбежались потом... А теперь не могу ее найти. Канула. Никаких следов. С квартиры съехала аж в восемьдесят шестом, и с тех пор о ней ничего не слышно. Может ты поможешь?

– Склоняешь меня к использованию служебного положения?

– А то.
– Голицын усмехнулся нагло.
– Зачем тогда тебе это положение, если им не пользоваться?