–  Сделаем, как они хотят.

Решительным голосом командир зачитал список остальных подозреваемых в саботаже, а потом, резко взмахнув свободной рукой, поторопил солдат, все еще продолжавших сканирование.

–  Быстрей и точней!
– пролаял он.
– Быстрей и точней!

Но остальные члены команды Орлеана исчезли. Солдаты изучали одного ремора за другим, и на их лицах постепенно стало появляться чувство захватывающего возбуждения от этой дикой охоты, смешанного с чувством страха и инстинктивного отвращения. Сначала они работали сканерами, потом стали просто заглядывать под шлемы.

–  Это не тот. Не тот. Не тот. Посмотрите, сэр… Памир скривился и, наконец, выпустил воздух из легких.

На лицах Бродяг изобразилось удивление, и, немного придя в себя, осматривавший его сказал:

–  Это же пропавший капитан первого ранга! Это Памир! Командир обернулся, но ничего не сказал.

Все стояли в растерянности, которая была прервана восклицанием синелицей старейшины:

–  Это Капитан-премьер! Он наш гость и находится в нашем доме. Что означает…

–  Взять его!
– крикнул командир.

–  Нет!
– оглушительно рявкнула половина реморов.

Командир вскинул лазер.

–  Прочь с дороги или я раскрошу к чертовой матери все ваши панцири! Ясно?

Все спокойно остались на своих местах.

Одноглазая сидела на упаковке стандартных компактных бомб. Неизвестно, что подвигло ее на то, что произошло в следующие мгновения. То ли таким образом она захотела выразить свое несогласие с прошедшим голосованием, то ли решила, что после этого ее уж точно не станут так унизительно сканировать - но, как бы там ни было, она сорвала предохранитель и швырнула одну из бомб прямо в середину зала. Все реморы и Памир остались сидеть, как и прежде, только повернулись лицом к стенам, подставив взрыву бронированные спины.

Взрыв был сильным и совершенно беззвучным.

Памир, зажавший голову между ног, оказался едва ли не сплющенным о серую поверхность и сильно ушибся о стену плечом.

Разреженная атмосфера в помещении раскалилась, всех резко подкинуло вверх, лазеры выпали из рук Бродяг - и в следующую же секунду в этой сумятице и хаосе новые руки подхватили оружие и немедленно вывели его из строя.

Памир с трудом встал на ноги.

Его левое колено было выбито, но жесткий скафандр давал возможность ноге кое-как выдерживать его вес.

–  Орлеан!
– крикнул он трижды, и рядом с ним возникла невысокая фигурка, мотнула головой и скрылась в глубине лестницы.

По круглому потолку полоснул лазер.

–  Сюда!
– крикнул Орлеан, махнул рукой и помчался со всех ног по узкому едва освещенному проходу. Его скафандр был пробит в нескольких местах, и Памир видел, как из дыр вырываются белые фонтанчики. Сущность Орлеана вытекала в вакуум. Правда, не очень быстро, успел подумать он, больше надеясь, чем зная.

Коридор расходился по трем направлениям, налево, направо и прямо.

Орлеан обернулся и древним привычным движением прижал к подобию рта один из пальцев в перчатках.

–  Спокойно, - сказал он и ухнул в черную бездонную дыру.

За ним ногами вперед отправился и Памир.

В этой непроницаемой тьме даже не было ощущения падения. Тело в своем бешеном ускорении не чувствовало ничего, время, казалось, почти застыло, и Памир даже попытался расслабиться, готовя себя к удару о далекий и неведомый пол. Но тут в его ушах раздался неожиданный шепот:

–  Памир?
– спросил голос.
– Ты можешь говорить? Уошен.

–  Ты слышишь меня, Памир?

Но он не рискнул воспользоваться даже засекреченным каналом. Кто-нибудь мог услышать его зашифрованную речь и таким образом все равно напасть на след. Но, вероятно, Уошен знала ситуацию, поскольку она продолжала говорить сама, словно они находились совсем близко.

–  У меня новости,- сообщила она.
– Нашему другу помогли, помогут и нам…

Отлично.

–  Но мне надо знать, будут ли помогать остальные друзья. Согласились ли они сражаться на нашей стороне?

В этот момент что-то тяжелое шарахнуло Памира по голове - это он врезался в стену шахты. От этого удара сознание его поплыло, и тут его снова ударило, завертело, и он поплыл в невесомости, как крошечный звездолет… Прикрыв глаза, но не забывая дышать, он сказал Уошен, а заодно и себе:

–  Реморы будут сражаться. Кажется, мы начинаем войну.

Мое совершенное, мое вечное одиночество поколеблено тысячью звезд и жизнью, бурной и буйной жизнью. Хотя и кажется, что ничего не изменилось. Небеса наполнились солнцами и живыми мирами, жизнь во мне закипела плодотворно и упрямо, процветая вне зависимости от потребности или разумных желаний, как и полагается настоящей жизни. Жизнь - это мир более мощный, чем вражда, он сопровождается великой любовью и невыносимыми поражениями. Жизнь дарит детей из яиц и семян, и из программного обеспечения й холодных кристаллов, и эти дети проходят через череду инкарнаций порождая ту зависть к их невинности, которая всегда разъедает спокойную радость зрелости, даруемой каждому из нас неутомимой рукой времени.