Шрифт:
– Да, Дью, - помолчав, разрешила Премьер.
– Скажите нам просто, прошу вас… что там, в преисподней, под нами?
– Сферический объект.
– И, словно задумавшись, добавила: - Размером приблизительно с Марс. Но со значительно большей массой.
Сердце Уошен готово было выпрыгнуть из груди.
Капитаны хором издали низкий протяжный стон, напоминающий рычание раненого зверя.
– Покажите, - обратилась Премьер к своим помощникам.
– Покажите всем то, что мы обнаружили.
Изображение снова изменилось. Внутри Великого Корабля угнездился еще один мир, черный, как железо, и значительно меньший, чем окружающий его ковчег. Эта простая возможность такого колоссального, ни на что не похожего открытия ударила по нервам Уошен не сразу, а накатывала волнами, перехватывая дыхание и заставляя зачарованно смотреть на исказившиеся лица своих коллег, впрочем, едва различимые из-за волнения.
– Этот мир - и совершенный мир, надо вам признаться, - обладает атмосферой… - Премьер тихонько рассмеялась, продолжая говорить вещи, казавшиеся невозможными.
– Несмотря на изобилие железа, его атмосфера содержит свободный кислород. И воды там достаточно для маленьких речек и озерков. Словом, все симптомы живого мира налицо…
– Но откуда вы знаете!?
– неожиданно даже для самой себя выкрикнула вдруг Уошен и замерла, извинившись: - В моем вопросе нет ни капли неуважения, поверьте.
– Если я правильно поняла ваш вопрос, то отвечаю, что в этом мире я не была.
– Премьер едва не подпрыгнула, как девчонка, и торжествующе добавила: - Но пятьдесят лет упорной секретной работы принесли свои плоды! При помощи самовосстанавливающихся дронов мне удалось отреставрировать один из этих обрушившихся туннелей. И я послала туда разведчиков. Вот почему я сейчас здесь перед вами, и утверждаю, что этот мир не только существует, но и каждый из вас скоро увидит его собственными глазами.
Уошен посмотрела на Дью, дабы удостовериться, что и на его лице сияет такая же широкая, как у нее самой, улыбка.
– Кстати, я уже даже дала ему имя, - прищурилась Премьер.
– Медулла оссиум.
– И она повторила, смакуя: - Медулла оссиум, - затем, словно извиняясь, добавила: - Это очень старое медицинское название, в переводе на обычный язык означает «костный мозг». А костный мозг, как известно, есть место, где рождается кровь.
Уошен чувствовала, как ее собственная кровь шумит в ее вздрагивающем теле.
– Медулла оссиум оставлен для вас, - объявила Премьер.
Казалось, пол наклонился и поплыл под ногами Уошен, и она сама не помнила, как сумела с собой справиться.
– Для вас!
– повторила гигантская женщина.
– Он ожидает вас, моих самых талантливых, самых преданных соратников.
– Благодарю, - прошептала Уошен, и это слово повторил нестройный взволнованный хор остальных.
– Аплодисменты Премьеру! Аплодисменты!
– опомнилась Миоцен.
Но Уошен уже ничего не слышала и не видела, вперив свой взгляд в диковинное черное лицо этого самого непредсказуемого из миров.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Медулла оссиум
Небо гладко, как само совершенство и вневременье, кругло и непогрешимо, как конец универсума.
Но триллион лиц не смотрит на небо.
Ибо совершенство не интересно. Оно утомительно.
И отсюда череда печалей, изъянов, тоски и гнева. Все безразлично, съешь ли ты, съедят ли тебя, на всем отпечаток бессмысленности. Только несовершенство может изменить это состояние, но небо вечно и никогда не меняется. Никогда. Вот почему этот триллион глаз следит за небом только для того, чтобы увидеть нечто летящее или плывущее - все, что угодно, только не эту скользкую серебристую округлость.
Внизу нет совершенства.
Внизу ничто не остается постоянным надолго, ничто не преуспевает, ни к чему нельзя привыкнуть, все меняется мягко, быстро, без колебаний, сожалений и без жалоб.
Тому, что под ногами, нельзя верить.
Нельзя быть уверенным в следующем вздохе.
Возможно, мыслящий, благоразумный и самосознающий разум мог бы возжелать подобного торжествующего совершенства.
Чтобы поглотить вечность.
Чтобы позаимствовать ее силы и выносливость хотя бы на краткое мгновение.
Но такое желание слишком изысканно и расточительно для этих умов. Они слабы, малы и сиюминутны. Они сфокусированы на преходящем. На еде и совокуплении. Они отдыхают тогда, когда нет иного выбора. И ничто больше не врезано намертво в их горячие гены, ничто больше не кипит в крови и не выплескивается наружу в пыльце и сперме.
Перестань суетиться - и погибнешь.
Это отчаянный и бешеный мир. Глубоко и абсолютно порочный. Но внутри каждого крошечного разума гнездится непреклонная гордость, повторяющая: