Утром она пришла в институт и собрала свои вещи, пока он был еще в городе на университетском семинаре. Когда он приехал, ее уже не было. На его столе лежал конверт с запиской:

"Ник, милый!

Другого выхода нет, и ты сам это знаешь. Я хотела бы сказать тебе бесконечное множество вещей, но их ты тоже знаешь. И не знаешь ты, может быть, только одного - того, что я чувствую сейчас, но я хочу, чтобы ты знал об этом и поверил этому. И это просто вот что - спасибо тебе. Ник, любимый!

Я люблю тебя. Мэрион"

Он опять и опять тупо перечитывал это письмо, прятал его в свой стол, но на следующий день вынимал снова, а на следующий снова - и так много дней. Это бывает в жизни каждого человека, пытался он убедить себя, обычная плата за право жить; но он потерял уже слишком много такого, что начинал ценить, лишь когда становилось поздно, и все доводы логики тонули в ощущении, что стены, полы и потолок его жизни зияют широкими щелями, и непонятно, как они вообще еще держатся. Легкое дуновение, самый слабый звук - и все рухнет.

Он продолжал напряженно работать, и снова его энергичная деятельность, его серьезное лицо с крепко сжатыми губами скрывали паническое бегство от самого себя, и снова он был слеп и к прошлому и к будущему - ко всему, кроме настоящей минуты. В начале мая телеграмма из Москвы сразу заставила его очнуться.

"Академия наук СССР посылает вам официальное приглашение сентябрьскую московскую конференцию физике космических лучей непременно примите участие

Гончаров".

Потом пришло письмо, гораздо более ясное и подробное. Оно было напечатано на плотной белой бумаге, с типографским штампом славянскими буквами, который он перевел так:

"Академия наук Союза Советских Социалистических Республик. Москва, Большая Калужская, 14".

Письмо было адресовано по-русски доктору Никласу Реннету, Институт ядерной физики, Кливленд, Огайо, и он сам перевел начало: "Академия наук СССР с 18 по 25 сентября проводит в Москве конференцию по физике частиц высокой энергии. Конференция будет в основном посвящена..." Но тут его охватило нетерпение, и он взял приложенный английский перевод:

"...посвящена экспериментам по взаимодействию элементарных частиц высокой энергии, которые с помощью ускорителей проводятся в Советском Союзе. Кроме того, предполагается обсудить теоретическую сторону вопроса, а также различные проблемы, связанные с космическими лучами.

Академия наук СССР приглашает Вас принять участие в конференции и оплатит все Ваши расходы по двухнедельному пребыванию в Советском Союзе. После конференции гости смогут посетить различные научно-исследовательские институты.

Если Вы намереваетесь принять участие в конференции, не откажите в любезности как можно скорее сообщить об этом Академии наук СССР, указав название докладов, с которыми Вы хотели бы выступить, и перечислив иностранные языки, которыми Вы могли бы пользоваться как рабочими.

С искренним уважением

А.Н.Несмеянов, академик, президент Академии наук".

Он прошел с письмом по нагретым солнцем газонам в административный корпус.

Летний зной жег его золотистую голову, а когда он морщился от яркого солнца, на его лице проступали все борозды, оставленные страданием.

Коллингвуд прочел письмо, а затем внимательно посмотрел на Ника.

– Ну?
– спросил он.

– Я еду?

– Едете ли? А разве вы не хотите поехать?

– Два месяца назад я был бы в восторге, а сейчас, право, не знаю. Я хотел бы повидаться с Гончаровым, и все же...

– Что с вами происходит, Ник? Последние месяцы у вас такой вид, словно вас оглушили. Я очень беспокоюсь о вас, да и все остальные тоже.

– Ну, пусть все остальные беспокоятся о ком-нибудь еще, - сказал Ник, а я чувствую себя прекрасно.

– Как бы не так! Все беспокоятся о вас, потому что все вас любят. Вы знаете, сколько людей хотят работать у нас только потому, что это значит работать с вами? Вы поедете в Москву. А до того как поехать в Москву, вы съездите в Нью-Йорк, в Лондон и, если хватит времени, в Париж - или можете побывать в Париже на обратном пути. Вы уже три года не брали отпуска.

– Он мне не был нужен. Здесь я чувствую себя менее одиноким.

– Так, значит, вам пора познать радости одиночества. Ну, пусть Руфь вас оставила. Я не знаю, почему она так поступила, и это меня не касается. Она прекрасная женщина и всегда мне нравилась. Но на земле живут миллиарды людей, причем половина из них женщины. Если любви достойна только одна десятая процента, все равно человеку этого хватит на двадцать пять жизней.

– Дело не в женщинах. А в чем - и не знаю; пожалуй, во мне самом. Я попал куда-то, где не такой воздух, где небо не того цвета...
– Он внезапно оборвал фразу.
– Хорошо, так что же я должен делать?