– Того, которого он полюбит, - тихо отозвалась я полминуты спустя.

– Да, - кивнул Крис.
– А таких людей... как песчинок в моей руке...

Вскочив, он широко замахнулся - и крохотные белые зернышки весело пробарабанили по склону соседней дюны.

– Как думаешь, - тихо спросил он, - захоти кто иной вот так же взять горсть песка с этого берега - велик ли шанс, что ему попадется хотя бы одна из них?

– Нелюбимая тобой статистика, - улыбнулась я, - оценивает подобный шанс как пренебрежимо малый.

– Видишь...

– Сядь, - попросила я.

– Нет, - качнул головой Крис, вглядываясь в приближающийся ниэль.
– Они уже ложатся в дрейф... сейчас вышлют шлюпку. Красивый корабль, - неожиданно добавил он.
– Хотел бы я когда-нибудь сплавать на нем.

Замерший бортом к берегу ниэль был и вправду прекрасен - с его четким волнистым силуэтом взлетающего лебедя, изогнутыми, словно под порывом ветра, веточками-мачтами и призрачным струящимся ореолом вокруг - следом рассеивающегося заклинания "попутного ветра". Наверняка мои сородичи уже отчетливо различали нас - но в тот момент, когда я, вскочив, что было сил прижалась к груди того, кто был мне сейчас дороже всего на свете... В этот долгий миг в мире остались только он и я - и ничего больше!

– Крис... останься со мной.

– В том-то и проблема, зеленоглазка, - грустно прошептал человек.
– Только оставшись здесь, я могу уйти с тобой таким, какой я сейчас... таким, каким ты любишь меня. Иного выхода нет. Даже ваша магия не может остановить время... лишь обмануть... но за любой обман рано или поздно все равно приходится платить.

– Но ведь мы могли б попытаться, - чуть отстранившись, я вгляделась в его лицо, ища не ответ - я и так знала, каким он будет!
– а просто желая в последний раз запомнить, впитать в себя его черты.

– Только не я, - отозвался Крис.
– Жизнь научила меня не верить в сказки со счастливым концом. А для того, чтобы чудо свершилось, творящий должен верить в него. Верить - а не пытаться!

– Крис...

– Иллика... Иль... любимая... Его руки соскользнули с моих плеч, и я торопливо отступила на шаг. Не хочу, чтобы он почувствовал мою боль - довольно и того, что я знаю о его рвущемся сердце.

– Иди, - прозвенел, казалось, сам воздух между нами.
– Хейя валъди, миа-леройя. Они уже вошли в полосу прибоя. Иди... и не оглядывайся.

– Хейя вальди, май-лари.

– Та-айо. Прощай.

– Неправильное слово. Правильнее будет - ар-рика.

Не думаю, чтобы он понял - ар-рика хоть и переводится на большинство людских языков так же, как и ма-айо, словом "прощай", но на самом деле несет в себе совсем иной смысловой оттенок. Это вовсе не окончательное прощание, а прощание-с-прошлым - а то, что оно ставит частицу отрицания в руне "будущей встречи", означает лишь то, что встреча эта не предопределена - как и все грядущее.

Но верить и ждать она вовсе не запрещает.

Я стояла у борта и смотрела вдаль - а стоящий у самой кромки прибоя человек точно так же вглядывался в растворяющийся на горизонте корабль. Он стоял долго, очень долго, ибо ему мало было того, что корабль пропал из виду. Он опасался куда более острого взора.

И лишь несколько долгих часов спустя он, наконец, решился и, достав из кармана рубашки крохотную зеленую безделушку на тонкой серебряной цепочке, зажал ее в кулаке и - точь-в-точь как давешнюю горсть песка!
– широко замахнувшись, швырнул прямо в пасть набегающего прибоя. Затем развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Наивный! Неужели он и впрямь решил, что весь мой дар был заключен в этих трех лепестках?

Нить, протянувшуюся меж нами, уже нельзя было рассечь - и когда он, вскарабкавшись на вершину дюны, все же обернулся к океану, нить эта донесла до меня слова, которые сорвались с его губ... слова, которыми и заканчиваются многие людские баллады об Авалоне. Людские - но не те, что слагал старый зануда Вальери!

– ...на те холмы, в туманную даль.

Крис Ханко, идущий-по-дороге

– А я тебе говорю, парень, что ты мне не нравишься!

Голос маячившего перед моим столиком здоровяка я слышал плохо - ему мешал издаваемый стаканами шум. Нет, не дребезжание - сами стаканчики, все двадцать три штуки, нет, двадцать четыре штуки - ровным рядком выстроились на столешнице, весело подмигивая мне кругляшами перевернутых донышек. Шумели они непосредственно у меня в голове, и шум этот упорно складывался в крики чаек, мерный грохот прибоя, шуршание пальмовых листьев и шорох пересыпаемого бризом песка.

– Крис...

Так, это еще хуже! Я попытался было поднять руку, чтобы привлечь внимание местного... ик... и поведать ему о печальной судьбе... ик... двадцати четырех стеклянных братцев, тоскующих по своему двадцать пятому близнецу, - но вместо этого едва не приложился лбом о неровно обструганную доску.