На площади перед вокзалом, рядком составив чемоданы, стояли беженцы.

– Из заблаговременных!..- глухо сказал солдат в лохмотьях; потом, уже громче: - Сволочи!..

– Нет, господа, уж лучше здесь...- говорил бритый беженец, поглаживая клетчатый английский плед, который он держал через руку.

– Зараза там!.. Не-вы-но-си-мо!.. Его соседи закуривали.

– А когда поезд, Антон Мироныч? В восемь сорок?

– Опоздает, по обыкновению... Иван Петрович, да присядьте!.. Ведь ждать, голубчик, придется!

Иван Петрович, разложив на чемодане плед, осторожно присел, кутая широким шарфом гладко выбритый подбородок. На носу его блестело пенсне.

– Подожди,- сказал я солдату в лохмотьях и подошел к беженцам.

– Господа!

Беженец в пенсне, Иван Петрович, быстро приподнялся, на шаг отошел от меня и косо взглянул из-под стекол.

– Господа, есть там лазарет?

Я кивнул головою по направлению к хутору.

– В Романовском?.. А как же! Есть, станичники, конечно есть! Идите, голубчики, примут!.. Прямо идите!..

– Спасибо.

– Идем, значит?
– угрюмо и коротко спросил меня солдат в лохмотьях.

– Дойти бы!..

Плечи мои дрожали. Ворот рубахи я придерживал рукой. Дуло...

– Безобразие!..

– И что это все наши Совещания думают!..- вновь заговорили за нашей спиной беженцы.

– Совсем ведь раздет, а холод какой!..

– Да, холод!
– Солдат в лохмотьях вдруг круто обернулся.- Да, холод... Так, может, плед, господа, дадите?

– Идем!
– Я рванул его за руку.- Да идем же!..

– Или шарф, хотя бы?.. Защитникам, так сказать. А?..

– Все прямо, голубчики, идите!.. Вас немедленно же примут... Все прямо, значит... Большой флаг Красного Креста - это и есть...

– Отстань!
– солдат в лохмотьях отстранил мою руку.
– Это и есть?.. Так получи...- Он стал дышать часто и отрывисто. Подошел к беженцам. Остановился.- От офицера получи... трижды за вас... сволота... раненного!

И, харкнув, плюнул в лицо Ивану Петровичу.

...К вокзалу подъезжали все новые и новые сани. Все новые чемоданы выстраивались на площади.

– ...вашу мать! Перевозчики костей нестреляных!..- еще раз обернувшись, крикнул на всю площадь офицер в лохмотьях.

– ...Поручик, я не могу больше!

– Но, поручик, ведь нельзя же... Идем!.. Еще два шага... Мы медленно шли по пустым улицам, тщетно ища лазарета.

– Будь он проклят... весь этот хутор... с пристройками!
– уже устало, точно нехотя, ругался поручик в лохмотьях, тоже, как и я, едва передвигая ногами.

Пройдя еще два квартала, я остановился.

– Идите один... Я лягу...

Поручик в лохмотьях что-то ответил - глухо и невнятно. Потом замолчал...

– Эй!..- вдруг закричал он надо мною.- Эй, подвези! В лазарет нам...

По улице на широких санях, крытых буркой, проезжал молодой кубанец с серебряным кинжалом за поясом. Обгоняя нас, он обернулся. Свистнул.

– Наших вот Макаренко верните, апосля, единники, говорить будем!

И, причмокнув губами, он стегнул лошадь и скрылся за углом соседнего проулочка.

Братья Макаренко были вожаки левого крыла Кубанской Рады, высланные генералом Деникиным в Константинополь.

– Вставайте!.. Да встаньте же!.. Поручик в лохмотьях тянул меня за рукав.

– Говорю, встаньте!.. Поедем сейчас!.. Около панели стояли низкие, извозчичьи сани. Прищурив слезящиеся от солнца глаза, старик извозчик кивал головой.

– Привстань, сынок! Довезу уж!..

Поручик в лохмотьях взял меня за пояс. Приподнял. Какая-то девочка подбежала к нам и остановилась. Потом подскочил мальчишка.

– Цыц вы!..- крикнул извозчик.- Спиктакль вам, что ли?..

– Помирает, дяденька?.. Дяденька, помирает?..- услышал я звонкий голос девочки.

– Цыц, байстрюкы!

...Отвернувшись в другую сторону, мимо нас прошел какой-то полковник...

Женщина-врач, дежурная сестра и санитары забегали по коридорам.

– Некуда их?.. Сестра Вера, в пятой донец, этот,- как его...- не помер?..

– Сестра Вера!

– Дезинфектор!..

Нас раздевали в клетушке около дезинфекционной.

– Осторожней! Осторожней!..- просил, подняв к голове руки, поручик в лохмотьях, когда санитар взялся за его папаху.

– О-сто-ро-жней!