Я и еще несколько офицеров побежали вслед за ним. А на поляне за нами трещали быстрые выстрелы и уже носился хриплый и дикий хохот.

Было далеко за полдень.

Отдыхая после боя, 8-я рота лежала в степи. К лесу ее почему-то не оттягивали.

– Можете теперь идти,- сказал нам командир 8-й роты.- Скажите полковнику Лапкову, что замещали у меня раненых взводных... Счастливо!

...Сухая, как сено, трава лежала на земле примятая. В траве блестели обоймы и медные гильзы из-под патронов. Около леса стояли пулеметные двуколки. Слева из леса выходили санитары. Санитары несли носилки.

Я все более ускорял шаг, пытаясь нагнать подпоручика Морозова, идущего впереди меня и почему-то все более и более подающегося вправо. На ходу он то и дело наклонялся. Немного нагнав его, я заметил, что наклоняется он над ранеными. У некоторых он что-то отбирал и пускал потом по ветру какие-то мелко изорванные бумажки.

– Това-а... Товарищи!.. Пи-ить!
– услыхал я вдруг чей-то голос. Я остановился. В нескольких шагах от меня лежал раненый красноармеец. За его головой торчала его винтовка, штыком в землю воткнутая подпоручиком Морозовым.

Подойдя к раненому, я наклонился и протянул ему флягу.

Зацепившись за траву, в ногах красноармейца тоже валялись какие-то клочки изорванной бумаги. Я поднял несколько и расправил. Это были изорванные листы его красноармейской книги.

"...бернии Новгороде" - прочел я на одном клочке. На другом: "...полка, 5-й роты", на третьем: "...волец, комму..."

Только тогда я понял, отчего подпоручик Морозов рвал красноармейские книги некоторых раненых.

Когда мы подымались к лесу, на опушке несколько офицеров 4-го взвода рыли могилу. Двое сколачивали большой березовый крест.

– И многих убило?

– Без малого - два отделения,- ответил мне поручик Устинов.- Ну и мы ж их перекололи! Всех!.. Впрочем, их там не так уж много было!

– И откуда Туркулу батальон померещился? Да еще третий, огромный такой!.. Рота, и то едва ли!..

– Сволочи!
– пробасил третий офицер, поручик Макаров.- Удивляюсь, господа! Словно на Руси у нас своих сволочей мало! Вот сейчас,- смотрите,китайцев каких-то пригнали!

И, наклонившись, он вновь ударил по земле топором. Ель над ним задрожала. С ветвей посыпались шишки.

– На бедного Макара все шишки валятся!
– засмеялся поручик Устинов.

Мы уже входили в лесок.

– Нет, брат, снимай и штаны и гимнастерку! Всё, брат, снимай!

Поручик Пестряков сидел на земле, вытянув вдоль корней кривые, как у кавалериста ноги. В руках он держал наган. Перед ним, окруженные офицерами, стояли человек 8 пленных - низкорослых и желтолицых, с редкими, острыми бороденками.

Один уже лежал на земле. Трава под ним краснела.

– Я!.. Подождите!.. Я!..- подбегая ко взводному, кричал поручик Горбик.- Вози-и-ться?!
– И, подскочив к пленным, он ударил одного из них прикладом по голове.- Раздевайся, китайская кавалерия, мать твою в шелк!

– Нэ Китай!
– бабьим голосом, закричал, хватаясь за голову, пленный.Нэ Китай!.. Башкирия!

Держа руки над головой, он прыгал под ударами, быстро дергая острыми плечами.

– Моя нэ Китай!.. Моя - Башкирия!.. Нэ... нэ... нэ Китай!

– Умора!

– С ума сойти!

– Ну и публика!..- хохотали офицеры.

– Ну, раз Башкирия, ничего не попишешь! Одевайся!
– сказал поручик Пестряков, вставая.

Но поручик Горбик вскинул в плечо винтовку.

– Вот этого, поручик, этого,- врет!
– уж больно на китайца смахивает!

– Да сто-о-ит ли?
– Пестряков зевнул.- Пусть дышит, пу-у-у...

Но поручик Горбик выстрелил.

Через лес шел генерал Туркул.

Часа через два вдоль дороги перед лесом уже вытягивались подводы офицерской роты.

Мы спускались с опушки. Около свежего березового креста, бросавшего на дорогу длинную, тяжелую тень, я остановился и, поджидая подпоручика Морозова, оглянулся назад.

За крестом на зеленой лужайке лежали переколотые красноармейцы. У тех, кто не был еще раздет, карманы были выворочены.

– Коммунисты, думали... А у них и махорки нету!
– сказал за моей спиной капитан Темя.

– Поручик Морозов!.. Поручик Морозов!..- крикнул я.- Да идем же!..

Подводы солдатских рот уже медленно двигались к юго-западу.

ГЛАВА О ВЫПАВШЕМ ИЗ СТРОЯ

В цепи за колонией Фридрихсфельд мы лежали с раннего утра.

Было не по-осеннему жарко. Казалось, солнце ползет не по небу,- по самой спине... Оно заползало под гимнастерку, под фуражку...

– В самый мозг заползает, проклятое!