Что же дальше? Куда? К своим на восток? Но пробьемся ли? Судя по всему, немцы свежими силами нанесли фланговый удар по нашей армии. Не из Греции ли они спешно вытягивают войска, боясь, что советские и югославские полки отрежут им отход на запад?

А если на север? Пройти километров сорок - пятьдесят, а потом поворот на девяносто градусов - и к своим.

Вот-вот наступит рассвет. Пора поднимать людей.

Сонные, зевая, сталкиваясь друг с другом, выстраивались в ломкую линию солдаты и офицеры, оставившие Свилайнац. Пока скомплектовывал взводы, назначал командиров, слышал негромкое переговаривание: "Надо топать поскорее к своим".
– "Попробуй, как мышат передавят".
– "Конечно, передавят, ежели гуртом. Надо пробиваться поодиночке".

– Смиррно!
– скомандовал я.
– Мы советское подразделение, временно действующее в тылу врага. Наша задача: проскочить через шоссе - движение, как слышите, утихает. День пересидим в более или менее безопасном месте. Далее, пересекая ущелья, планины, двинем на север, а там найдем проход к своим.

* * *

Вытянувшись в цепочку, мы пошли к автомобильной трассе Ниш - Белград. В пятистах метрах от нее укрылись в кустах. Земля сербская убаюкивала. На большой скорости проскочила легковая машина, потом наступила тишина, если не считать того, что с востока доносились глухие раскаты далекого ночного боя.

– Передать по цепи: повзводно, дистанция сто метров, через дорогу, арш!

Десятиминутный стремительный бросок - и форсированный марш на запад. За полтора часа по проселку махнули километров восемь и вошли в осенний лес. Здесь тепло и безветренно. До восхода солнца еще оставалось время, и мы разлеглись на сухом пригорке, окруженном густым кустарником. Рядом со мной, уткнувшись лицом в землю, по-детски посапывает мой заместитель.

Еще днем, когда, оставшись без танков, мы гуртом бежали в лес, я приметил этого немолодого офицера. Ни ростом, ни голосом он не- выделялся среди других, но в нужное время то оказывался впереди бегущих и вел нас, как бы улавливая все настораживающие шорохи, то появлялся в хвосте колонны и мягким говорком подгонял: "Хлопци, швыдше, швыдше. До лесу рукой подать, а там - шукай нас". Когда мы расстреляли немцев, в панике выбегавших из лесного домика, он появился передо мной и доложил:

– Товарищ подполковник, домик обыскан. Оружие, харч, документы собраны.

– Спасибо, капитан. Вы не кубанский?

– Так точно. Из Каневской, капитан Кривошлыков Егор Аксенович.

– Казацкого роду?

– От атамана Кривошлыкова пошли.

– Пехотинец?

– Служил в кавалерии, а сейчас из танковой части - заместитель по строевой.

– Так быть вам и моим заместителем.

* * *

Солнце пробилось сквозь толщу туч. Оживал лес. Зашумел под свежим ветерком. Первым вскочил Кривошлыков:

– Разрешите оглядеться, товарищ подполковник.

– Пока подберите мне толкового связного.

Не успел выкурить папиросу, как передо мной вытянулся ладно скроенный солдат в бекеше, с орденом Славы третьей степени и медалью "За отвагу":

– Старший сержант Прокопенко Алексей.

– И ты кубанский?

– Сибирский, товарищ подполковник.

– Пошли, сибиряк, посмотрим, куда нас война занесла.

Лес тянулся с востока на запад, должно быть, километров на пять-семь, а на юге обрывался над глубоким ущельем. На той стороне в рассеивающейся утренней дымке все более четко проявлялась местность. Она была пересеченной, как и всякое предгорье. А дальше, километрах, наверное, в пятнадцати от нас, вздымалась мощная горная гряда. Мелькнула мысль: может, туда, к югославским братьям по оружию? Нет-нет, наша дорога к своим.

– Что ждет нас на севере, Алеша?

Небо было серо-голубым, на иных полянах играли солнечные блики. У меня не было ощущения, что нахожусь на чужой земле. И лес с его устоявшимися запахами, и тропа, бегущая меж кустарниками с крупными яркими плодами шиповника, и земля - все, все вокруг было до боли своим. Мой прапрадед, прадед и дед родились и жили в знаменитом Темниковском бору, что недалеко от станции Торбеево на дороге Куйбышев - Москва. Дед, правда, из тех мест подался в Сибирь на поиски своей Большой земли. Он нашел ее в Забайкалье, на равнинах Даурии. Но, как свидетельствует семейное предание, порой его одолевала тоска. Тогда он надолго пропадал из дому, прибиваясь к охотникам или лесорубам. Не моим ли предкам я обязан удивительным чувством кровного родства с лесом? Мне не нужно искать ориентиры, определять четыре стороны света. Сам хозяин - лес - выводил меня на нужную тропу, при опасности заглушал шаги и укрывал в своих зарослях...

– Стой, Алеша!
– Впереди упало небо - там просвет. Лес кончается.

Мы прошли еще шагов двести и нырнули в заросли можжевельника. Перед нами открылась земля, изрезанная ущельями. На дне ущелья, к которому подползли, шумела речушка. На той стороне стоял домик под почерневшей от времени соломой; крохотные его окошки разрисованы солнцем. У домика - садик и кукурузная делянка, сбросившая "ноги" в самое ущелье. Тишина. Не слышно ни собачьего лая, ни петушиного крика. Лишь далеко на востоке, там, где тянется река Морава со своими притоками, ухают пушки.

Мы перешли речушку - прозрачную, хоть голыши считай, - вскарабкались на кукурузную делянку и под ее прикрытием поднялись в садик. Перебежками от дерева к дереву приблизились к домику и, прижимаясь спинами к его стене, дотянулись к двери, постучали. Ждать не заставили - в проеме появился старый серб с дубленым лицом, изборожденным глубокими морщинами.

– Добрый день, отец.

– Добар дан... Живела Црвена Армийе!
– Он протянул жесткую ладонь и быстро втащил нас в темную прихожую, а из нее ввел в светелку с некрашеной, ручной работы, мебелью. Снял рыжую шапку и низко, до самой земли поклонился. Мы ответили тем же.