Шрифт:
– Зачем? – повторял княжич, следуя за наставником, как цыпленок за курой, из одного дома в другой, – Зачем, зачем…
– Пока не пойму, – буркнул Иггельд, – на требы не похоже, да и обычая такого нет. Грабить тут нечего, да и не взято ничего. Эх, кабы знал наперед, так просто те пустоглазы не отделались бы…
– Лишенные душ все равно ничего не сознают, – напомнил подросток, постепенно приходя в себя, – Да и потом… То не они! У тех, кого мы у кустов порешили, ножи чистые были. Ходячий мертвец за чистотой не следит, весь в дерьме ходит, разве пустоглаз клинок чистить станет?
Иггельд, ни слова не говоря, быстрым шагом вышел прочь, зашагал к лесу. Младояр хотел, было, спросить – куда, но молодые глаза заметили отдельные капли потемневшей крови – то тут на светло-зеленой травинке, то там на пыльном листе лопуха, а все вместе эти бурые точечки складывались в дорожку. По ней и шел ведун. Уже за хутором стояло одинокое дерево, к нему был привязан щуплый человечек, весь – в крови, одежды порваны, голова – обессилено завалилась набок. Иггельд остановился, как вкопанный, не доходя дюжины шагов, жестом преградив дорогу и княжичу. Глаза искали ловушек. Нет, кажется – все чисто. Рядом сложены окровавленные ножи, даже пила, на зубьях которой нарочито оставлены кем-то куски кожи… Лекарь мягко подкатился к дереву, приподнял голову человечка за волосы. Младояр тут же узнал Бегуню.
– Мертв?
– Жив, – отозвался Иггельд, – и даже – в сознании…
– Чего на помощь не звал? – спросил Младояр.
– Убейте скорей! – молили запекшиеся губы отрока.
Иггельд вытащил фляжку, дал испить Бегуне, затем – протер то место, которого касались губы парня. Взглянул на воспитанника – понял ли тот?
«Яд мог быть нанесен на сухие губы, я о таком слыхал, потом умирает тот, кто целовал, или, как Иггельд – дал испить, потом – выпил сам,» – подумал Младояр. Привязанный облизнулся. Нет, не похоже, чтобы здесь было что-то отравлено.
– Кто убил хуторских? – спросил ведун.
– Я. Я их убил, – голова Бегуни моталась из стороны в сторону, – Мертвецы держали баб, Белый Ведун приказывал, а я… Мои руки – исполняли…
– Крепко же тебя повязали, – молвил Иггельд, отвязывая отрока, и добавил, – кровью…
– А что Белый Ведун наказал тебе о нас? – спросил Младояр жестко.
– Убить, наверное… – равнодушно отозвался Бегуня, сразу по освобождению от веревок осевший на землю, – Как не ведаю, он во сне мне все нашептывал… Да и все равно… Убейте скорей!
– Нет, милок, – покачал головой ведун, – ты, будь добр, наперед нам обо всем расскажешь, а уж сказнить тебя, иль нет – после решим, – Иггельд обернулся к воспитаннику, – значит так, Млад, вымой его, переодень, все, что на нем – сожги! А я покараулю, надеюсь, ты мне доверишь дозором походить?
Хуторок, как и положено любой деревеньке – большой иль малой, – стоял на пересечении реки и дороги. Ну, речка тут была махонькая, считай – ручеек, но напиться, да кое-как отмыть грязь да кровь – годился. Туда и отвел Бегуню Младояр, захватив чистую рубаху и порты. Княжич бегло осмотрел раздетого отрока – против ожидания – ни единой ранки. «Интересно – вот, одним из спины ремни режет, мучает, а других – нет. Чем это он так Бегуню возлюбил, этот Белый Ведун?».
Иггельд успел подобрать для Бегуни жеребца – дожидаться мужчин-хуторян не имело смысла. Не прошло и десятка минут, как тройка путников двинулась дальше. Ехали молча, ни ведун, ни княжич не о чем Бегуню не спрашивали, давая дозреть. Да и ловушек опасались. Иггельд то и дело притормаживал, едва замечал впереди хоть что-то необычное, нет, старик не шарахался от каждого кустика, но – опасался. К вечеру собрались тучи, воздух загустел, зашумели кроны деревьев.
– Может, у меня, Млад, хворь такая, когда кажется – бывал здесь уже, – хитро прищурился Иггельд, – но помнится, когда-то, в молодости, я уже ходил этими местами. И если свернуть от тропы влево – найдем избенку охотную…
Младояр сразу повернул налево, на едва приметное ответвление – если бы Иггельд не подсказал, и не заметил бы тропки. Память не подвела старика – не проехали и полуверсты – обнаружили подкосившийся домик. Дверь полуоткрыта. На небе уже грохотало, не смотря на густоту крон – что-то капало на головы. Скатившись на землю, Младояр встал слева от двери, Иггельд зашел осторожно справа, Бегуня, так и не понявший, кто он – пленник или все еще дружка в этом маленьком отряде, заглянул первым, повертел головой, левая рука махнула во тьме вверх-вниз, отрок сразу отпрянул, как учили. Но никаких ловушек заготовлено не было, войдя во внутрь, паренек убедился, что избушка пуста. Иггельд открыл дверь пошире, сунул голову, огляделся.
– Давно никто не захаживал, видать, один я про это место помню, – отметил старик, осмотрев пол, заросший мхами да лишайником, – чего-чего, а порхать, что бабочки, по воздуху белые ведуны еще не научились.
В сумке отыскалась свеча, ночь предстояла долгая – Бегуню так и распирало желание выложить все. Отроку казалось – расскажет, и чем-то станет легче…
– Я нипочем не могу вспомнить, как оказался у Белого Ведуна. Заснул дома, да, меня отпустили переночевать у матери, наш дом недалеко, всего-то пробежать чуток. Я как-то считал, мне – три дюжины дворов пройти от княжеских хором, а я-то верхом. Ничего не помню…