– Я бы помог.

– Стало быть, не жалуешь колдуна?

– Да.

– Ну, так помоги.

– Чем?

– Расскажи все, что знаешь о нем.

– Я мало чего знаю, – развел руками Грыж.

– Раз невзлюбил, стало быть – есть за что, – рассудил ведун, – так расскажи —как!

Родителей я не помню, прижился сироткой у добрых людей, с младых ногтей отрабатывал свой хлеб, как мог. К двенадцатой весне ходил в подпасках. Мальчишек, которым исполнялось тринадцать, уводили куда-то. Месяц, а то и три их никто не видел. Возвращались они уже какими-то другими, почти не улыбались. Мои сверстники пытались их выспрашивать, ответ один – сами, мол, все узнаете. У меня было двое приятелей, оба старше меня. Сначала забрали одного, Чуху, он вернулся через три месяца, встретил меня – как чужого. Потом ни с того, ни с сего избил меня… Потом увели другого моего друга, Крыска, он так и не вернулся. Я спросил у Чухи, тот ответил, как сплюнул – «Не Судьба».

Между тем, приближался и мой срок. Я все думал, что там такое – как мальчишек делают мужами? И боялся. Если Крыска, у которого отец слыл мужем уважаемым, что в воду канул, что же ждет меня, сирого? Ночами я не мог заснуть, представляя все более страшные сцены, ведь мальчишки – те, кто еще не бывал там – чего только не рассказывали. И еще я случайно увидел Белого Ведуна, он проезжал по какой-то надобности нашу деревеньку. Кажется, он заметил, вернее – почуял мой взгляд, и на мгновение наши глаза встретились. У меня так ножки и подкосились. Верно, это меня и спасло – теперь-то я знаю много, это мальчишка может смотреть куда угодно и на кого угодно, если же муж посмотрит в глаза – то вызов. А я уже приближался к тому возрасту, ночью баловал во всю. Вот я и думаю – когда я под взором Белого Ведуна на землю присел, колдун, небось, успокоился за меня…

А вот я не мог найти себе места. К тому же слышал я, что сиротки, повзрослев, нередко сами из дома уходят. Так что мне терять? И я решился нарушить обычай. Как раз пришло время одному пареньку с хуторка в трех верстах от моей деревеньки. Ну, я уже пригляделся, знал – кто забирает. Как те люди мимо нас прошли, я тут же – ноги в руки, хлеба в котомку, да другой дорожкой – к хуторку. Высидел в кустах, дождался – увели мальчишку. Я следом, шагов двести-триста держал, за кустами зелеными прятался. Как сейчас помню, сердце билось, едва из груди не вырывалось. Ежели поймали б тогда – убили смертью лютой. Но я осторожный, да и везло, видать. Или – Судьба…

Шли долго, но я лес знал, и сейчас ту дорогу показал бы! У Воронева камня, что на излучине, свернули тропкой налево, в самую чащобу. Я – за ними, вот чудеса – за буреломом – вишни посажены, как раз белыми цветами покрылись. А дальше, за священными деревьями – то ли озерцо, то ли прудик, с тисами. А за Виевым деревом – большой дом, ни дверей, ни окон. Покричали те люди, что мальчишку привели, сверху, а было в том доме два пола, открылось окошко потайное, спустили лесенку. Поднялись по ступенькам со скрипом – аж мне слышно. А я притаился, схоронился, решил выждать, сколько смогу. Не прошло и часа, как из большого дома крики донеслись, точно режут. У меня – мороз по коже. А там все кричат и кричат, я прислушался – не один мальчишка орал, два голоса точно, а может – и три. Так я и просидел у того дома день, заночевал прямо в лесу, потом еще день сидел, и еще… Хлеба по чуть-чуть только кусал, попить – к речке бегал, само собой, из тисового омута не пил. И все три дня – крики истошные…

А на четвертый день к большому дому Белый Ведун приехал. Уж как я хоронился, он ведь – все чует! Пронесло меня, не заметили. А как хозяин наверх забрался, тут такой ор занялся, хоть ухи затыкай. Так до вечера продолжалось, а как солнце зашло, лесенку опустили. Смотрю – спускается Белый Ведун, злой-презлой, а за ним те люди злые, рожи красные, потом – спускают сверху тело мальчика. Понял я тут – мертв, замучили до смерти. Куда они бездыханное тело понесли, не знаю – побоялся следить. Гляжу – позвал Белый Ведун еще кого-то , показалась наверху рожа жуткая без носа, без ушей, веки вывернуты, аж синие. На шее оберегов – дюжины дюжин! Верно – тоже ведун, точно – заглавный в большом доме. Белый Ведун страшилище за собой зовет, а тот на лестницу показывает. Ну, главный хозяин прикрикнул, да махнул рукой, мол, не все ли равно, да – прочь. Страшилище послушалось, вслед зачастил, ноги в раскоряку. А лестницу так никто и не убрал.

Тут я и понял, что настал мой час. Раз лестницу не убрали – стало быть, в большой доме никого не осталось! Выждал я, чтоб хозяева подальше отошли – да и забрался по лесенке вверх. Трус я, да вот осмелел почему-то! Может, от криков истошных и сам свихнулся…

Быстро шмыгнул внутрь – там палаты с дверями, как в хорошем тереме, да стоны из-за дверей. Окон нет, если б не та дырка, через которую сюда залез – и вовсе темень была б. Открыл ближнюю дверь, оттуда голосов не доносилось. Светит свечка белого воска, полумрак, посреди – висит паренек незнакомый моих лет, вниз головой подвешен. Харю раздуло, аж кровь выпирает из вен застойная, синяя. Глаза открыты, на меня смотрит, да чую – не видит. Выскочил я из комнатенки, да в другую дверь. Там тоже свечка… И мальчишка висит, стон раздается, я поначалу не понял даже, на чем! Голенький, а ремни – вроде прямо от спины к потолку натянуты. Пригляделся – да ведь ремни прямо в тело, под кожу продеты, на живом висит. Стою – не жив, ни мертв, да все больше понимаю. На спине у парня – две раны от шеи до зада, широкие – то кожа вырезана. На ремни… И на эти ремни же – дав и подвесили…

Рядом ножи лежат, схватил один – острющий! Зачем взял – не знаю, может – хотел парня освободить, да только – услышал за дверьми скрип половиц. Хозяева вернулись. Я так, с ножом в руке и выскочил, а навстречу, видать, только в дыру пролез, кряхтит – тот безносый.

– А ты откуда? – вытаращился на меня, а я – на него, как заметил, что и язык раздвоен, что у гадюки, и вовсе оцепенел, – Кто тебя привел?

Только это меня и спасло – безносому и в голову не пришло, что я сам сюда забрался, решил, видать – привели очередного мальчонку, да плохо заперли, непорядок… А потом он глаза опустил, нож в моей руке приметил, да как заорет.

– А ну, отдай!

А у меня в глазах все тот паренек, что на ремнях из собственной кожи подвешен. Нет, что угодно – но такого с собой проделать не дам! Опомнился я, да смекнул, как обмануть безносого. Протянул, было, нож – отдаю, вроде, тот – руку вперед, а я – по ней и резанул. Тот опомниться не успел, а я – налево скок, да ножом ему в бок! Страшила за рукоять руками, вынуть хотел, ему не до меня. Я – в дыру, смотрю – по лестнице один из тех, кто мальчишек приводит, мне навстречу забирается. На меня глаза круглые вытаращил, видать, решил – один из мальчишек убегает.