– Может, - произнес он низким и хриплым голосом.

Кэйт застыла, не потому что она решила подчиниться его приказаниям, а лишь потому, что его странное поведение и что-то демоническое в его глазах напугало ее до чертиков.

– Энтони, - позвала она его, как она надеялась властно и авторитетно, - Сейчас же отпустите мое запястье.

Она потянула руку, но он и не собирался отпускать ее, а пчела все гудела и летала вокруг нее.

– Энтони, - воскликнула она, - Перестаньте, -

Остальная часть ее предложения была потеряна, поскольку, она так или иначе сумела вырвать руку из его тисков. Из-за внезапно возникшей свободы, она потеряла равновесие, и, махнув рукой, она ударила пчелу внутренней частью локтя, посылая ее, сердито гудя и жужжа, прямо в полосу чистой кожи над лифом ее дневного платья.

– О, ради любви к, - Оой!
– Кэйт взвыла, почти как пчела, которая, несомненно, приведенная в бешенство, погрузила свое жало в кожу Кэйт.

– Ох, проклятье, - выругалась она, сразу забыв о надлежащих манерах.

Это было просто укус пчелы, ее раньше неоднократно жалили пчелы, но проклятый ад, как же это болело и чесалось.

– Вот же, беспокойство, - проворчала она, наклоняя голову и увидев небольшое красное пятнышко, справа на краю лифа ее платья.
– Теперь мне придется пойти в дом поставить припарку, и придется снимать платье.

С презрительным сопением, она скинула мертвую пчелу со своей юбки, бормоча:

– По крайней мере, она мертва и не будет больше досаждать. Это наверно единственная справедливая вещь в…

В этот момент она подняла голову и увидела лицо Энтони.

Оно было полностью белым. Не бледным, не бескровным, а белым, как лист бумаги.

– О, Господи, - прошептал он отчаянно, и странная вещь была в том, что его губы почти не двигались.
– О, Господи.

– Энтони?
– спросила она, наклоняясь вперед, и на мгновение, забыв об укусе пчелы.
– Энтони, в чем дело?

Неожиданно, в каком-то трансе, он быстро шагнул вперед, одной рукой грубо схватив ее за плечо, а другой, спуская лиф платья, открывая рану и приоткрывая ее грудь.

– Милорд!
– завопила Кэйт.
– Остановитесь.

Он ничего не сказал, только дыхание у него было прерывистое и быстрое, он еще потянул лиф платья вниз, не так низко, чтобы полностью обнажить грудь, но достаточно, чем позволяет благопристойность.

– Энтони!
– позвала она его, надеясь, что использование его имени поможет ей привлечь его внимание.

Сейчас она не знала этого человека; он не был тем, кто сидел с ней двумя минутами ранее на скамейке. Он был сумасшедшим, наводил на нее ужас и совсем не слушал ее.

– Ты, наконец, замолчишь или нет, - сердито прошипел он, на секунду поднимая свой взгляд на ее лицо.

Его глаза были полностью сосредоточены на красном набухающем кружочке на ее груди, и его пальцы с дрожью вытащили жало из ее кожи.

– Энтони, все хорошо!
– продолжала она настаивать.
– Вы должны -

Она задохнулась. Он слегка перемести одну руку, поскольку другой в этот момент рывком доставал из кармана носовой платок. И из-за этого довольно неделикатно обхватил ее полную грудь.

– Энтони, что вы делаете?!
– она схватила его за руку, пытаясь убрать его руку с ее груди, но сил ей не хватило.

Он вцепился в нее еще сильнее, его рука стиснула ее грудь.

– Не дергайся!
– пролаял он.

Затем, положив носовой платок на ее грудь, он стал надавливать вокруг покрасневшего места коже.

– Что вы делаете?!
– спросила она его снова, все еще стараясь вырваться.

– Выдавливаю яд, - он даже не поднял головы.

– Разве там есть яд?

– Должен быть, - пробормотал он, - Должен быть. Что-то убивает тебя.

Ее рот открылся от удивления.

– Что-то убивает меня? Вы в своем уме? Ничто не убивает меня. Это просто жало пчелы.

Он проигнорировал ее, полностью сосредоточившись на хитрых манипуляциях с ее ранкой.

– Энтони, - произнесла она его имя, медленно и спокойно, стараясь достучаться до него.
– Я высоко ценю вашу заботу и беспокойство обо мне, но меня до этого жалили пчелы, наверно, с полдюжины раз, и я… -

– Его тоже прежде жалили пчелы, - прервал он ее.

Что- то в его голосе заставило ее тело задрожать.