Игорь не только сложился, но и загремел в больницу. Через неделю после драки он еще не пришел в себя, и врачи говорили, что он, может быть, никогда не будет снова говорить и ходить. Полковник, у которого теперь не осталось ни одного разрешенного сына, сорвался и накричал на Стаса. Тот собрал вещи и ушел из дома, но, не успев миновать и двух кварталов, попался милиции.

– Дальше вы все знаете. Я в тюрьме сидел, а потом меня выпустили за хорошее поведение!

Коля, уже знавший, что это не так, наклонился к Инге и спросил:

– И вы что, ему верите? Каждому слову?

– Конечно, нет, – серьезно ответила отличница. – Тут вообще все про себя врут! Но он хотя бы смешно это все рассказывает.

Коля вспомнил, как Стас изображал хруст костей, которые ломались при избиении брата, – и содрогнулся. Ему почему-то было ни капельки не смешно.

– --

Он прожил с Запрещенными две недели, прежде чем впервые попытался сбежать. Это были две недели оцепенения, странного безразличия ко всему. Образ Олега никак не выходил у него из головы. Он представлял себе тело светловолосого мальчика на асфальте и людей, стоящих вокруг. И каждый раз, когда эта картина всплывала перед глазами, ему казалось, что он смотрит на Олега с собственного балкона. Что тело лежит не на дороге, забитой нервно сигналящими машинами, а под окном его дома. Может быть, он просто не знал, как выглядит с высоты улица, на которую упал Олег, и не мог ее мысленно увидеть. А может, ему просто хотелось стоять на своем балконе…

Нет, Коля почти не скучал по дому, по маме. Смерть друга будто лишила его всех чувств, даже тоски. Лишь иногда он ловил себя на мысли: если бы оказаться сейчас там, в Москве, стало бы легче. Он бы стоял и смотрел на пустой асфальт под окнами – и однажды образ друга стерся бы. Как будто Олега убрали с асфальта. Приехала «скорая» и увезла…

А здесь, наверху – он его не забудет. И это как бы хорошо. Должно быть хорошо. По крайней мере, когда в книжках пишут, что кто-то кого-то не забывает – это всегда звучит красиво и благородно.

Но вот он вспоминает Олега. Каждый день: когда чистит зубы украденной в магазине щеткой или идет за продуктами в компании Димы и Стаса. И ничего красивого в этом нет! Это больно, тоскливо и лучше бы ничего не было. Лучше бы все забыть.

Он пытался избавиться от этих мыслей, вспоминал, как хорошо жилось когда-то, в детстве. Но это не помогло. Наоборот, стало только хуже: ему начала сниться мама. Днем он переживал смерть друга, а по ночам видел ее. Сон был один и тот же, повторяющийся. Мама стояла у окна, вглядываясь в темное небо, и плакала. А откуда-то сверху на нее уже мчался горящий самолет, сбитый охотниками. Он все приближался, но никак не мог врезаться в дом. Коля сидел в кресле пилота и нажимал на тормоз, но педаль уходила в пол, и он продолжал лететь.

Утром, проснувшись, он пытался смеяться над глупым сном: мол, в самолетах нет педали тормоза. Но смех выходил жалким…

Чтобы не давать волю мрачным мыслям хотя бы днем, он стал больше времени проводить в компании Запрещенных. Самых младших из них. Он бы, конечно, предпочел общаться с Джексон, но та вечно исчезала куда-то, а когда возвращалась, не отлипала от Стаса.

В далеком-далеком детстве (года три назад) Коля мечтал о том, чтобы у него был маленький брат или даже сестра. Вот бы ему тогда оказаться в Верхнем Мире! Он бы с радостью возился с двадцатью детьми, а то и с тридцатью. А теперь, после того, как он повзрослел, дети его утомляли и злили. Но возиться с ними в любом случае было лучше, чем лежать на кровати в пустой комнате и вспоминать, как убили Олега…

Он все-таки научил детей играть в «картошку», выдумав новые правила вместо забытых. А еще в «вышибалы». Три или четыре дня Запрещенным было весело, но потом они снова вернулись к ненавистному бумселю. Коля пытался было рассказать им о Нижнем Мире, о том, какой он хороший. Но только любознательная Инга слушала его истории с удовольствием. Остальные дети начинали скучать и просили лучше покатать их на спине. Он злился, однако катал.

Так или иначе, младшие вскоре привязались к нему и стали ходить за Колей по пятам. Он пробовал их отгонять, но однажды заметил, как Джексон улыбается, когда видит его в окружении детей. Это придало ему сил, однако ненадолго.

Итак, промаявшись две недели, Коля задумался о побеге. Он решил не брать с собой ничего из новых вещей: ни свитер, украденный вместе со щеткой, ни «Историю Верхнего Мира в рассказах для детей». Книга была не такая, как у Олега, в коричневой обложке и более толстая. Он утащил ее из магазина, но ни разу не открыл.

– --

Посреди ночи Коля спустился в подвал: он уже умел обращаться с крышкой люка, ведущего в скважину. Но проколоть Маскировочный Щит внизу не смог. Чего только он с ним не делал: и швырялся в него камнями, и танцевал, и кувыркался на нем. Но Щит не открылся даже на сантиметр. Коля вернулся в дом, где прятались Запрещенные, и проспал до утра. Следующей ночью, не выспавшись, он убежал снова…

– Ко-оля-а, пра-аснись, – прогудел над ним голос.

Он сел, сощурил глаза и узнал Ингу:

– Ты что тут делаешь? Да еще и в одной пижаме?

– Я не спала. Увидела, что ты уходишь, и решила пойти за тобой. Ты тут так смешно плясал.

– Ничего я не плясал, тебе все приснилось! – смутился Коля.

– Ничего мне не приснилось, я даже не спала. А вот ты заснул. Прыгал-прыгал, лег и заснул. Ты сбежать хотел, да? – Инга спросила без упрека, своим обычным ровным голосом.

– Не твое дело, – он полез в карман за телефоном, чтобы посмотреть, который час, и вдруг вспомнил, что не взял его с собой, когда полез в Верхний Мир.